Палачество в России

[voroniydozor]

Несмотря на честно указанные кровавые интересы, и тем паче несмотря на то, что "альтернативные методы допроса" (с) Кондолиза Райс (в смысле, совсем альтернативные, чтоб с летальным исходом) я могу часами обсуждать, таки стараюсь в приличном обществе не упоминать. Ибо нефиг и не поймут. Но тут уж не удержалась, больно статейка вкусная. Не потому, что про палачей (у европейцев оно забористее и с выдумкой), а потому, что сие есть срез многострадального нашего народного сознания. Кагбэ ответ польским (и не только) завываниям про маньяков-русеков, мол, агрессия во все поля, кровь фонтаном и "миллион изнасилованных немок".

Многабукаф

"Кат - не брат, небось не помилует"... Присловие это родилось в русском языке в то далекое время, когда слово "кат" еще не сделалось аллегоричски - уничижительным, а было исполнено самого что ни на есть буквального смысла и означало : экзекутор, палач, мучитель.

Оформление палачества как профессии следует отнести к допетровской эпохе. Боярская Дума своим постановлением от 16 мая 1681 г. определила, "чтобы во всяком городе без палачей не быти". Правило это впоследствии видоизменялось неоднократно, но если бы кто - то захотел выбрать дату для профессионального праздника отечественных палачей, то вряд ли бы ему удалось отыскать в календаре день более подходящий. Именно с 16 мая 1681 г. палачество сделалось явлением общегосударственным и унифицировнным. Упомянутое постановление ( т. н. боярский приговор ) требовало от воевод набора в заплечных дел мастера людей городских ( посадских ), молодых и притом желающих идти в палачи добровольно. В том случае, если таких добровольцев отыскать не представлялось возможным, то палачей следовало набирать принудительно либо из бродяг, либо местных молодых людей. Оклад городского ката времен Царя Алексея Михайловича был равен 4 руб. в год.

Православие относилось к этой профессии чрезвычайно отрицательно. Понятно почему: палач из побуждений алчности добровольно отказывался от соблюдения важнейших религиозных и этических норм и тем наносил непоправимый вред бессмертию своей души. Сравнение палачей с воином, убивающим врагов, иногда допускаемое в католицизме, Православие не считало обоснованным. Палач практически пожизненно лишался духовного окормления и не допускался к причастию. Из истории Православной Церкви известны случаи, когда раскаявшиеся преступники принимались в монастыри и вели прославившую их подвижническую жизнь ( яркий тому пример - знаменитый главарь бандитской шайки Опта, в честь которого, по преданию, получила свое название Оптина пустынь ), но почти нет примеров милосердного прощения палачей ( единственный, пожалуй, случай такого рода - история одного из последних штатных палачей в России Петрова ( псковского ) , которого в январе 1872 г. приняли в Соловецкий монастырь ). Поэтому, с одной стороны, палачи и их работа всегда привлекали к себе определенное любопытство людей, а с другой - их откровенно презирали во всех слоях общества.

Впрочем, в первые десятилетия, прошедшие с принятия боярского приговора от 16 мая 1681 г., власти не сталкивались с проблемой набора катов из свободных горожан. В любом сколь - нибудь крупном городе без особого труда м. б. розыскать нескольких человек, готовых за невеликую плату увечить и убивать других людей. В начале своего царствования Петр Первый выкликал из толпы зрителей, явившихся на казнь, своего рода палачей - добровольцев, которых одаривал мелкой монетой да водкой. Расправа над стрельцами явилась ярким подтверждением существования подобной традиции.

Но с течением времени народный энтузиазм начал угасать. Легко понять почему это происходило: росло отчуждение народа от власти. Если в допетровское время люди приветствовали мучительные казни воров - душегубов, то с установлением иноземных порядков и появлением в отечественной администрации иноверцев - инородцев, народ начал все более убеждаться во враждебности власти. Все чаще и чаще на плаху шли люди, осужденные по политическим мотивам и все более и более простой народ разочаровывался в своем правителе. Ко времени Анны Иоанновны дефицит палачей - добровольцев стал уже очевиден; выкликать желающих помогать кату перестали, поскольку не находилось более людей, готовых за горсть медной мелочи и чарку водки убивать русских людей ( а немцев и других инородцев в ту эпоху в России почти не казнили ).

В начале своего правления Императрица Елизавета Петровна повелела наладить четкую работу палачей по всей стране : укомплектовать штаты, привести в должный порядок застенки ( "застенок" того времени - это камера пыток ) и т. п.. Во исполнение этого повеления появился Указ Сената от 10 июня 1742 г., который установил своего рода штатное расписание палаческой службы в масштабах всей Империи. Этим Указом предписывалось губернским правлениям обеспечить наличие в каждом губернском городе 2 штатных палачей, а в уездном - одного. Столицам - Москве и Санкт - Петербургу - надлежало постоянно содержать трех заплечных дел мастеров. Помощники палачей, обучающиеся своему ремеслу, в их число не включались. Палачи получали довольствие - денежное, продуктовое и вещевое - во всем соответствующее солдатскому. Денег кат получал 9 руб. 95 копеек в год.

В общем - то, невеликой оказалась щедрость Государыни ! Понятно, что при таком подходе к делу желающих поступить на службу в палачи больше не стало.
Между тем, в далеких сибирских каторжанских тюрьмах - в тех самых, где сидели закованными в кандалы самые опасные преступники Империи - таких проблем не знали вовсе. По той простой причине, что в каты набирались обыкновенные каторжане, приговоренные к серьезным телесным наказаниям, т .е. таким , после которых вполне м. б. умереть. Преступнику предлагали снятие с него наказания за поступление в палачи. Желающие находились всегда ; для многих это был единственный шанс выжить. Маленький пример :

Всем в России хорошо известен фильм "Холодное лето 1953 г.". Фильм прекрасный, тем более, сюжет его во многом перекликается с реальными историческими событиями ( интересно, знали ли об этом сами создатели фильма ? ). В 1801 г. группа из 8 каторжан бежала из тюрьмы в Уссурийском крае, переправилась через реку Амур и пошла громить приграничные деревеньки китайцев. Подвиги "героев" в кандалах, использовавших свои цепи в качестве смертельного оружия, были остановлены лишь появлением высших властей провинции с крепким воинским эскортом. Бледнокожих светловолосых великанов поймали, посмотрели на их рваные ноздри и поняли, что перед ними русские каторжане. Китайцы их не казнили, а вернули обратно в Россию. Примечательно, что в России их тоже никто официально не казнил : беглецов просто приговорили к телесному наказанию за побег. Через год в живых оставался лишь один из восьми - тот, кто завербовался в палачи.

Эта короткая назидательная история - почти притча ! - наглядо иллюстрирует один из главнейших законов каторги : хочешь жить - убей другого. Потому - то на каторге место палача вакантно не бывало.
Такую практику пришлось перенимать и в Центральной России. С середины 18 столетия в качестве штатных палачей все чаще появляются лица, осужденных за разного рода преступления, не связанные с посягательством на жизнь человека, например, дезертирство, кражу, угон скота, перенос межевых знаков и пр. И с течением времени эта категория лиц практически вытеснила палачей - добровольцев.

Обыкновенный кат, поступивший на службу добровольно, жил в городе и приходил в тюрьму, как на работу. Но палача, завербовавшегося из осужденных, никто в город отпустить не мог. Поначалу такие палачи и их ученики помещались в обычных тюремных камерах среди прочих заключенных. Но от этой практики довольно быстро отказались по вполне очевидной причине : сокамерники постоянно совершали нападения на катов. Существовала и другая причина, менее очевидная : заключенные могли подкупить палача, дабы тот наказывал более, либо менее строго. Тюремные предания той поры кишат историями о том, как палач за взятку забивал истязуемого насмерть - это был традиционный и почти легальный способ сведения счетов в тюрьме. Поэтому тюремные власти начали принимать специальные меры к тому, чтобы отделить палачей от остальной массы заключенных. Для катов стали оборудовать отдельные помещения, как правило даже в отдельных коридорах, чтобы исключить любую возможность общения обычных заключенных со своими палачами.

Другой проблемой для властей оказался неожиданный, но весьма любопытный нюанс : посетители тюрем, приходившие на свидания к заключенным, жаловались на встречи с палачами в тюремных коридорах. Чем эти встречи были неприятны обычному человеку догадаться несложно : палач, возвращающийся с экзекуции был похож на мясника со скотобойни : окровавленные руки, кровь , стекающая по фартуку, брызги крови на лице, в руках - палаческий инструмент ( кнуты, притяжные кольца, веревки и пр.). Когда такое чудо в сопровождении конвоя выходило неожиданно из-за угла, надо думать , осадок от встречи оставался самый неприятный. Такие спонтанные встречи очень часто происходили в пересыльных тюрьмах, где обыкновенно исполнялись наложенные судом телесные наказания, и куда приходила масса народу для прощания с родственниками перед их отбытием в Сибирь.

Жалобы на такого рода неприятные встречи получали столичные ( петербургские ) обер - полицмейстеры Шульгин и Кокошкин. Именно при последнем - в 1833 г. - произошло окончательное отделение палачей от тюремной среды : для катов был выстроено особое помещение в тюремном дворе, устроенное т. о. , что исключалась любая возможность случайной встречи палачей с заключенными или посетителями тюрьмы. Аналогичные меры были приняты в большинстве других тюрем Империи.

При Императоре Павле Первом произошла индексация жалования экзекуторов : величина денежного довольствия выросла до 20 руб. 75 копеек в год. Но с появлением палачей, набранных из среды заключенных, власти открыли для себя замечательную возможность экономии казенных средств. Известно, что отечественные каты годами не получали жалованья. Если вольнонаемный палач мог со спокойной совестью требовать у начальства денег, то осужденные предпочитали права не качать и помалкивали. Впрочем, иногда палачам подваливало счастье ( обыкновенно это происходило при угрозе масштабной ревизии ) и тогда губернская казенная палата, которая ведала содержанием тюрем на территории губернии, начинала лихорадочно погашать долги. Сохранились указания на несколько таких забавных случаев : так, например, петербургский палач Яковлев в 1805 г. неожиданно для себя получил жалование за 8 лет службы безо всяких просьб со своей стороны.

Хронический дефицит палачей, явственно ощущавшийся в Центральной России с конца 18 - го столетия, приводил порой к курьезам. В 1804 г. вся Малороссия осталась всего с одним штатным палачом. Генерал - губернатор Куракин направил в Санкт - Петербург представление с предложением официально разрешить набор в палачи преступников, осужденных за незначительные преступления. Указом Сената от 13 марта 1805 г. ему такое право предоставили. Указ четко прописал категории преступников, которых можно было вербовать в палачи. Любопытно, что после оглашения этого указа по тюрьмам, желающих поступить в палачи так и не нашлось. Ни одного ! В 1818 г. ситуация повторилась, на этот раз в Санкт - Петербурге. Тогда с интервалом в несколько месяцев умерли оба столичных палача. Эта ситуация едва не вызвала паралич всей правовой системы государства : некому стало исполнять судебные приговоры в части наложения наказаний. Заключенный не мог покинуть столичную тюрьму и отправиться по этапу до тех пор, пока не получил положенного ему телесного наказания и клеймения. Ступор, в который впала столичная администрация, оказавшаяся не в силах отыскать желающего на должность ката, вызвал обсуждение проблемы на самом высоком уровне. В Санкт - Петербурге припомнили представление Куракина и решили, что надо идти тем же самым путем. Граф Милорадович предписал 11 декабря 1818 г. губернскому правлению действовать на основании Указа Сената от 13 марта 1805 г., т. е. официально набирать палачей среди преступников.

При Императоре Николае Первом произошла еще одна, более радикальная, индексация жалования палачей. Император 27 декабря 1833 г. утвердил постановление Государственного Совета, повысить денежные оклады вольнонаемным катам. Для столичных городов - Москвы и Санкт-петербурга - величина оплаты устанавливалась в размере 300-400 руб. в год, для губернских - 200-300 рублей в год. Кроме денежного оклада палачам полагались т. н. "кормовые" деньги ( т. е. на питание ), которые м. б. получать продуктами, а также одежда за казенный счет. Кстати, при нежелании брать казенную одежду палачу выплачивались деньги - 58 рублей в год ; совсем немало, если иметь в виду, что пара сапог стоила до 6 рублей. В случае выезда палача для экзекуции в другой город ему выплачивались командировочные - 12 коп. в день. Примечательно, что даже такой подъем денежного вознаграждения не вызвал притока желающих. Ни одного добровольца, пожелавшего записаться в палачи, ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге так и не нашлось. С этого времени все палачи России были преступниками.

Следует сказать несколько слов об образе жизни тюремных экзекуторов. Несмотря на особый статус, приобретаемый с переходом в категорию тюремных служащих, они не переставали оставаться заключенными и отбывать свой срок. Зачастую даже после окончания срока заключения, они оставались в тюрьме, поскольку жизнь в подобных условиях была им привычна, знакома и во многом удобна. Палачи имели право заниматься на досуге ремеслами : известно, что некоторые из них были неплохими портными и обувных дел мастерами. Но, разумеется, не эти занятия поглощали их время. Непрерывного совершенствования требовало их, так сказать, профессиональное мастерство. Для улучшения и поддержания навыков порки, каты изготавливали муляжи человеческих тел из бересты, на которых тренировались ежедневно. Для этого должным образом оборудовалось либо их жилое помещение, либо соседнее. Главным условием при такого помещения была возможность свободного перемещения палачей вокруг кобылы с привязанным к ней муляжом и высокий потолок, позволявший правильно замахиваться.

Особого искусства требовала порка кнутом ; розги и плеть были гораздо проще в обращении. Кнут же требовал особых навыков, что объяснялось уникальностью его конструкции. К деревянной рукояти кнута крепилось кнутовище ( иногда называемое "косой", "косицей" ), представлявшее из себя скрученные наподобие женской косы узкие длинные ремни, а уж к кнутовищу подвязывалась ударная часть, т. н. "язык". Длина косы колебалась от 2,0 м. до 2,5 м. и подбиралась индивидуально под рост экзекутора. Язык изготавливался из полосы толстой свиной кожи, вымоченной в крепком соляном растворе и высушенной под прессом таким образом, чтобы придать ее поперечному сечению V-образную форму. "Язык" имел длину около 0,7 м., которая никогда не менялась, удар наносился самым его концом. Удар плашмя считался слабым, непрофессиональным, мастер д. б. наносить удары только острой частью "языка". Жесткая свиная кожа рассекала человеческое тело подобно ножу. Палачи пороли обычно по-двое, при этом удары наносились поочередно с правой и левой сторон. Каждый из палачей клал свои удары от плеча осужденного к пояснице таким образом, чтобы они не пересекались. Следы кнутов на спине человека оставляли узор, напоминавший "елочку". Если экзекуцию проводил один палач, то ему надлежало после каждого удара переходить на другую сторону, дабы чередовать удары справа и слева.

Виртуозное владение кнутом делало палача, фактически, хозяином человеческой жизни. Опытный кат мог забить человека насмерть буквально 3 - 4 десятками ударов. Для этого, обычно, палач умышленно клал несколько ударов в одно место. Такие удары раскалывали на куски внутренние органы - печень, легкие, почки, вызывая обширные внутренние кровоизлияния. И наоборот, в том случае, если палачу следовало спасти жизнь наказуемого, он мог выпороть его так, что человек оставался вообще неповрежден. В связи с последним замечанием имеет смысл процитировать воспоминания пастора Зейдера, которого 2 июня 1800 г. в Санкт - Петербурге подвергли порке кнутом, нанеся 20 ударов: "< ... > меня подвели к позорному столбу, к которому привязали за руки и за ноги ; я перенес это довольно хладнокровно ; когда же палач набросил мне ремень на шею, чтобы привязать голову и выгнуть спину, то он затянул его так крепко, что я вскрикнул от боли. Окончив все приготовления и обнажив мою спину для получения смертельных ударов, палач приблизился ко мне. Я ожидал смерти с первым ударом ; мне казалось , что душа моя покидает бренную оболочку. Еще раз я вспомнил о своей жене и дитяте ; влажный туман подернул мои глаза. "Я умираю невинным! Боже ! В твои руки предаю дух ! - воскликнул я и лишился сознания. Вдруг в воздухе что - то просвистело ; то был звук кнута, страшнейшего из всех бичей. Не касаясь моего тела, удары слегка задевали только пояс моих брюк... Приговор был исполнен ; меня отвязали, я оделся сам и почувствовал, что существую еще среди людей." Пастера Зейдера порол и спас ему за взятку жизнь знаменитый петербургский палач Никита Хлебосолов.

Именно его умению владеть кнутом Зейдер обязан сохраненным здоровьем. Хлебосолов порол его на глазах толпы, и разумеется он делал свое дело так, чтобы никто не смог обвинить палача в потворстве государственному преступнику. Пояса штанов Зейдера касалась косица кнута, язык же наносил удары по кобыле - столбу, к которому был привязан осужденный. Другими словами, Хлебосолов порол не человека, а полено под ним. Со стороны при этом все выглядело совершенно натурально : кнут свистел, язык с грохотом щелкал, осужденный стонал и выл...

Обучение порке кнутом требовало около года ежедневных занятий. Поэтому человек, записавшийся в палачи, сначала проходил довольно долгое и напряженное обучение в тюрьме на манекене и лишь после получения некоторых навыков начинал привлекаться к участию в настоящих экзекуциях. Какое - то время он действовал в качестве помощника палача, привыкая к крови, к крикам истязуемых, ко всей обстановке экстремального действа. Постепенно ему начинали доверять некоторые сравнительно маловажные действия, например, порку плетью, но до кнута допускали далеко не сразу.

Для ежедневных занятий существовали специальные учебные кнуты. Их отличие от от настоящих экзекуционных состояло в том, что для учебного кнута использовался мягкий "язык". От человеческой крови настоящий просоленный "язык" быстро размягчался; после каждого удара его надлежало тщательно протирать рукой или тряпкой. Но обычно более 10 - 15 ударов "язык" не выдерживал и его меняли на сухой. Старые "языки" шли на учебные кнуты.

Обычно весь палаческий интструментарий хранился в том же помещении, где жили экзекуторы. Но в июле 1832 г. один из московских палачей продал за 500 рублей два настоящих кнута, которые через посредника попали в руки князя Экмюльского, сына французского маршала Даву. Тот вывез тайно кнуты за границу, где демонстрировал их как русскую диковинку. Князь произвел в Париже настоящий фурор. Император Николай Первый был чрезвычайно разгневан происшедшим. Он повелел ужесточить правила хранения палаческого инвентаря : с той поры во всех тюрьмах появились специальные опечатанные шкафы, в которых складировались палаческие инструменты. Они выдавались катам под запись в особом журнале. Было запрещено вышедший из употребления инструмент хранить, дарить, продавать и даже просто показывать кому-либо. По списании инструмента его снимали с инвентарного учета и сжигали, либо закапывали в землю на тюремном кладбище.
Важным элементом палаческих будней с конца 18-го столетия стали командировки. Большое количество тюрем, даже в незначительном удалении от столиц, к 90-м годам 18-го века остались совсем без палачей. Поэтому властям приходилось время от времени направлять катов из одних мест в другие. Практика эта началась с упоминавшегося выше Никиты Хлебосолова, объездившего весь север России от Новгорода до Петрозаводска, и сделалась впоследствии общеупотребительной.

К приезду палачей в тюрьмах обычно накапливались несколько десятков человек, которые ожидали исполнения приговоров. Экзекутор в течение одного-двух дней выполнял свою часть работы, после чего уезжал в другой город. Но когда возникала необходимость наказания сотен или даже тысяч людей, то командировки затягивались на месяцы. Подобный случай произошел зимой 1831-32 гг., когда столичным палачам пришлось исполнять наказания, наложенные на виновников летних волнений 1831 г. в окрестностях г. Старая Русса. Тогда военные поселенцы, взбудорженные слухами о преднамеренном отравлении холерой колодцев, устроили массовые беспорядки, жертвами которых стали несколько десятков офицеров, врачей и священников. Общее число бунтовавших поселян достигало 6 тыс. человек и большая их часть, согласно постановлению военно-судной комиссии, подлежала различным видам телесных наказаний.

Сохранились замечательные воспоминания Л. А. Серякова, очевидца тех событий, которые дают весьма точное представление о работе палачей во время этой массовой экзекуции : "Наступило время казни. Сколько помню, это было на первой или второй неделе Великого поста. Подстрекаемый детским любопытством ( мне шел 9-й год ), я бегал на плац, лежащий между штабом и церковью, каждый день, во все время казней. Морозы стояли в те дни самые лютые.
На плацу, как теперь вижу, была врыта кобыла ; близ нея прохаживались два палача, парни лет 25-ти, отлично сложенные, мускулистые, широкоплечие, в красных рубахах, плиссовых шароварах и в сапогах с напуском. Кругом плаца расставлены были казаки и резеврный батальон, а за ними толпились родственники осужденных.
Около 9-ти утра прибыли на место казни осужденные к кнуту, которых, помнится, в первый день казни было 25 человек. Одни из них приговорены были в 101-му удару кнутом, другие - к 70-ти или 50-ти, третьи - к 25-ти ударам кнута. Приговоренных клали на кобылу поочереди, так что в то время, как одного наказывали, все остальные стояли тут же и ждали своей очереди. Первого положили из тех, которым был назначен 101 удар. Палач отошел шагов на 15 от кобылы, потом медленным шагом стал приближаться к наказываемому; кнут тащился между ног палача по снегу ; когда палач подходил на близкое расстояние от кобылы, то высоко взмахивал правою рукою кнут, раздавался в воздухе свист и затем удар. Палач отходил на прежнюю дистанцию, опять начинал медленно приближаться и т. д. ( ... ) первые удары делались крест накрест, с правого плеча по ребрам, под левый бок, и слева направо, а потом начинали бить вдоль и поперек спины. Мне казалось, что палач с первого же раза весьма глубоко прорубал кожу, потому что после каждого удара он левою рукою смахивал с кнута полную горсть крови. При первых ударах обыкновенно слышен был у казнимых глухой стон, который умолкал скоро ; затем уже их рубили как мясо. Во время самого дела, отсчитавши, например, ударов 20 или 30, палач подходил к стоявшему тут же на снегу штофу, наливал стакан водки, выпивал и опять принимался за работу. Все это делалось очень, очень медленно.
Под кнутом, сколько помню, ни один не умер ( помирали на второй или третий день после казни )."

Подобные поездки экзекуторов сопровождались выплатой им командировочных денег, что само по себе было весьма хорошо. Другим достоинством этих поездок было то, что палачи получали возможность вырваться из постылой тюремной обстановки и побыть немного на воле. Хотя экзекуторов сопровождал в этих поездках конвой, как правило они получали возможность свободно общаться и даже гулять. Прогулки эти порой приводили к курьезам. Так, например, легендарный петербургский палач Тимофеев, командированный в 1843 г. для проведения экзекуций в г. Новая Ладога, пренебрег запретом конвойного унтер-офицера и отправился в поход по тамошним питейным заведениям. Заходя в корчмы и трактиры, он аттестовывал себя "столичным экзекутором" и объявлял присутствующим : "Прибыл пороть вас!" После чего требовал у обомлевшего хозяина заведения водки и закуски. Все это он, получал и, разумеется, задаром. Появившемуся сотскому ( низовой полицейский чин ) Тимофеев отвесил добрую зуботычину и продолжил экскурсию по злачным местам Новой Ладоги. Одиссея сия закончилась довольно банально и невесело: экзекутор совершил попытку побега, был пойман конвойным, нещадно бит, на него нацепили наручники и препроводили в Санкт-Петербург. Несмотря на слезное раскаяние Тимофееву дали в назидание 200 плетей и добрый совет никогда впредь так не поступать.
Но следует признать, что в целом нарушение общественного порядка и дисциплины были нехарактерны для палачей. Они прекрасно понимали, что своим относительно сносным существованием всецело обязаны администрации тюрем. Чрезмерная строптивость в отношениях с начальством могла оказаться просто-напросто самоубийственной.

Вместе с тем, история отечественного палаческого ремесла знает беспрецендентный пример отказа экзекутора от выполнения приговора. Один из последних петербургских палачей Василий Петров заявил во время казни, что не станет привязывать к столбу солдата, приговоренного к расстрелу за убийство фельдфебеля. Особенно неприятно было то, что в начале казни, когда полагалось вывести смертника из камеры и привязать его у позорного столба для прочтение приговора, палач действовал согласно регламенту. Лишь когда потребовалось привязать смертника к другому столбу, Петров неожиданно заявил, что делать этого не станет. Можно представить себе радость осужденного на казнь, в душе которого, возможно, зародилась надежда на отстрочку исполнения приговора... Надежда не оправдалась : распорядитель казни, поругавшись с Петровым ( петербургским ) велел позвать другого палача - тоже Петрова ( псковского ). Однофамилец "не стал делать сложным то, что проще простого" , извинился перед солдатом и отвел его к столбу у вырытой могилы.

Можно не сомневаться, что судьба Василия Петрова после описанного инциндента завернулась бы весьма лихо, но палача спасло то, что история эта приключилась после формальной отмены телесных наказаний в России, последовавшей 17 апреля 1863 г. Управа благочиния сокращала палаческие штаты, поэтому Петров был просто - напросто отправлен в арестантские роты.

Имеет смысл рассказать несколько подробнее об известных отечественных палачах. В одной стороны, биографии их довольно похожи - в них мало романтики и много позорной постылой работы. Но с другой, имеет смысл поближе узнать о тех любопытных жизненных коллизиях, что толкали людей на занятие столь специфическим ремеслом и послужном списке известных "заплечных дел мастеров".

К о м л е в : известнейший палач сахалинской каторги.
Осужден в 1875 г. на 20 лет за вооруженный грабеж. Поскольку к тому моменту Комлев был уже рецидивистом, то попал он на самую далекую и тяжелую каторгу - Сахалинскую. Мрачная слава каторги определялась уникальностью ее расположения на острове, отделенного от материка широким Татарским проливом. Поэтому, бежать оттуда, строго говоря, было некуда. Комлев, впрочем, в 1877 г. ушел в побег. Причем, побег этот был особенно дерзок : раздобыв лодку Комлев на веслах отправился пересекать Татарский пролив, рассчитывая достичь материка и затеряться среди амурских казаков. Пролив-то он пересек, но на берегу его встретил смурной казак, который под дулом своей "берданки" доставил беглеца в местный околоток. Комлева вернули на Сахалин, там всыпали 96 плетей и прибавили к сроку еще 20 лет. Комлев подумал, подумал и понял, что молодым и здоровым с Сахалинской каторги он, пожалуй, выйти уже не сумеет. А потому попросился в палачи.
Так начиналась мрачная история этого "черного беса" Сахалина.

Невысокого роста и не очень сильный физически, Комлев, однако, был чрезвычайно ловок и сноровист. Владение кнутом он превратил в искусство. Вся каторга знала, что за порку этот палач берет деньги, но администрации так и не удалось доказать , что в зависимости от полученной взятки Комлев бьет сильнее, либо слабее, чем должно.
Поразительный случай, запечатлевшийся в многочисленных каторжанских преданиях, произошел с Комлевым в 1892 г., когда ему пришлось наказать плетью двух беглецов - Губаря и Васильева. Эти каторжане, уйдя в побег, взяли с собой человека-"корову", т. е. заключенного, которого предполагали съесть в пути. После поимки беглецов было установлено, что в мешке Губаря находилось обжареное человеческое мясо. Факт людоедства вызвал чрезвычайное негодование среди каторжан и они собрали 15 руб. палачу, дабы тот во время экзекуции запорол Губаря насмерть. Поскольку людоедство Васильева осталось недоказано ( и сам он его всячески отвергал ), последнего по решению каторжанских авторитетов было разрешено оставить в живых. Комлев деньги взял и пообещал, что забъет Губаря кнутом независимо от того, к какому количеству ударов тот будет приговорен.

Администрация каторги узнала о подкупе палача и, разумеется, со своей стороны постаралась помешать запланированному убийству. И Губарь, и Васильев были приговорены к сравнительно мягкому наказанию - 48 ударам кнута. Молодым ( обоим менее 30 лет ), здоровым и сильным мужчинам перенести подобное наказание было вполне по силам ( сметрельной обычно признавалась порка в 200 и более ударов кнутом ). За экзекуцией наблюдали с полдюжины официальных лиц и все они сошлись во мнении, что палач работал с одинаковым усердием. Вот только результаты порки оказались для Губаря и Васильева различны : первый умер прямо на кобыле, второй благополучно ушел после экзекуции в тюрьму и прожил еще много лет.

Помимо порки этот палач приводил в исполнение и смертные приговоры. За покушение на жизнь конвойного, либо сотрудника администрации каторги, заключенные приговаривались к повешению. На сахалинской каторге такого рода случаи происходили почти ежегодно. Комлев лично повесил 13 человек.
В 1889 г. Комлев совершил еще одну попытку побега, столь же безуспешную, что и в первый раз. После поимки он получил 45 плетей и добавку к сроку заключения 15 лет. Более бежать он не пытался.
В 1894 г. Комлев в виде милости каторжанской администрации получил право жить на поселении. Он женился, купил дом ( а это среди ссыльно-поселенцев почиталось за признак немалого достатка ), с большим усердием занялся огородными работами. Но как свидетельствовали каторжанские предания Комлеву ни разу не удалось собрать урожай со своего огорода : все уничтожали каторжане. Не решаясь напасть на своего палача в открытую, они таким образом сводили с ним счеты, мстили ему за позор его промысла.

Т и м о ф е е в : один из самых известных петербургских палачей. Кирилл Матвеевич Тимофеев, крепостной крестьянин дворянки Бабоедовой, в декабре 1835 г. был осужден за ограбление и почти сразу же попросился в экзекуторы. Он принадлежал к той весьма специфической категории людей, которые вечно попадают в разного рода передряги. Биография Тимофеева - это череда каких-то нелепых и преглупых происшествий, подчас с немалой долей комизма.
Поступив в палачи, Тимофеев долгое время ( более года ! ) потратил на обучение экзекуционным премудростям, а потом под разными предлогами принялся уклоняться от исполнения своих обязанностей. Когда столичная управа благочиния, к которой были приписаны экзекуторы всей страны, вознегодовала и потребовала от Тимофеева приступить к работе, тот настрочил уникальный в своем роде рапорт, в котором заявил, что неспособен к палаческой работе "по причине слабости сил".
Подобные упражнения в эпистолярном жанре не спасли Тимофеева от необходимости пороть осужденных. В конце-концов он позабыл о слабости сил и предался палаческому ремеслу со всем жаром души.

Про то, как Кирилл Матвеевич катался в Новую Ладогу в 1843 г. было написано выше. Но этим забавным эпизодом приключенческая летопись столичного палача отнюдь не исчерпывалась. 17 января 1844 г. пьяный Тимофеев ударил в правое ухо квартального поручика во время обхода последним тюрьмы. За это Кирилл Матвеевич получил 400 ударов розгами.

Сия мера отнюдь не укротила нрав экзекутора и через три года он закатил новый скандал : будучи в очередной раз в подпитии пригрозил женщине-надзирателю "растерзать ея мужа". Дело из-за официальной жалобы женщины получилось довольно громким ; тюремное руководство наконец-таки озаботилось вопросом, каким это образом находящийся в тюрьме палач умудряется постоянно напиваться ? Сыск привел к обнаружению самогонного аппарата и Тимофееву в дальнейшем пришлось работать в непривычных условиях "истомления трезвостью". Сия история имела для Тимофеева и другой неприятный аспект: он угодил в карцер Литовского замка и просидел на хлебе и воде в полной темноте четыре дня.
В 1848 г. Кирилл Матвеевич был направлен в командировку в г. Луга и там ( опять в подпитии ) избил крестьянина Бонина. По возвращении в столицу Тимофеев вновь был сечен плетью.
Послужной список "героя" этими хулиганскими подвигами далеко не исчерпывался. В 1852 г. Тимофеев, опять командированный в г. Новая Ладога, неправильно наложил клейма. В слове "КАТ" ( т. е. "каторжанин" ) он вместо буквы "А" поставил перевернутую вверх "Т". Распорядитель казни написал на имя губернатора рапорт, в котором утверждал, что Тимофеев во время экзекуции был нетрезв. Когда потребовали объяснений от палача, тот простодушно заявил, "что имеет слабость сил и плохое зрение". Эта история переполнила чашу терпения начальства и Тимофеева отставили от должности. Из Петербурга он был выслан в г. Рыбинск, где и жил под надзором полиции.

Завершая разговор о палачестве как профессии, следует подчеркнуть существенную разницу в восприятии ее массовым сознанием русских людей и европейцев. Для жителя европейской страны 18-19 столетия палач был слугой власти в такой же степени, как и сборщик налогов или офицер армии ; о замещении вакансий катов английские газеты, например, давали объявления, словно речь шла о сиделках или няньках. Палачи держали лавки, магазинчики и таверны, все люди окрест знали кому они принадлежат и никто не гнушался такого рода соседством. Подобная ситуация была совершенно невообразима в России, где представители всех слоев общества видели в палаче преступника прежде всего против собственной души, негодяя закоренелого и неисправимого. Палач зарабатывал своим ремеслом деньги на хлеб, но позорил навек свой род и фамилию и не существовало обстоятельств или доводов рассудка, способных в глазах русского общества извинить выбор палачом своего страшного и постыдного ремесла...

Источник