Боец невидимого фронта
Название: Экипаж особого назначения
Автор: Sonyeric Касперская
Бета/Гамма: Бета? Гамма? ГДЕ ВЫ?!
Рейтинг: R
Отказ от прав: ну щаззз, тут все мое!
Аннотация: Великая Отечественная Война. По полям сражений, болотам, лесам, оврагам и прочим прелестям исконно русской природы лихо рассекает «тридцатьчетверка», ведомая крайне безбашенными танкистами. А не так страшен русский танк, как его экипаж особого назначения!
Ахтунг: 1) У автора странное чувство юмора и полное отсутствие политкорректности вкупе с общей военной неграмотностью. Танкистам, танкофилам и им сочувствующим: закидывать меня траками, бронебойными снарядами кумулятивного действия и пытаться насадить меня на пушку от «Абрамса» - не получится, даже и не пытайтесь!
2) Аффтар по старой доброй традиции прет все, что плохо лежит – аллюзий в тексте предостаточно
3) Наличествуют нецензурные выражения
БОЕВАЯ ПОДРУГА
Вы хорошо подумали? Точно? Если шо, аффтар невиноватая! Это все трава! - Товарищ полковник, разрешите обратиться!
Лавриненко возвел очи горе и обернулся к девушке, вытянувшейся перед ним в струнку.
- Воронцова, если ты опять по поводу «отпустите меня домой», то мой ответ: нет.
- Но товарищ полковник...
- Я сказал – нет! – рявкнул он. – Раньше надо было думать, прежде чем в танк прыгать! Вы – талантливые танкисты, а нам талантливые кадры позарез нужны! Ты историю хорошо учила? Нет? Выборочно? Я так и думал. Так вот, - полковник подошел к девушке и зашипел ей в лицо: - В сорок первом Красную Армию пинками гнали к Москве от самых границ потому, что выучка у солдат была большей частью аховая, особенно у летчиков и танкистов. А танки – это железный кулак любой армии, лучшее противотанковое и противопехотное средство. А Панцерваффе у Рейха о-го-го какое! Поэтому от засланцев-пехотинцев толку в первые годы войны будет мало, а вот хорошие танкисты нужны позарез. Один танк у нас уже есть, он сейчас на Амуре кукует. Вы – наш второй экипаж. И замены вам нет и не предвидится. Ты хочешь, чтоб я тебя отпустил? И кого я на твое место поставлю, а?!
- Вы... – выдохнула Воронцова и осеклась.
- Да, я из вашего времени, - скривился Лавриненко. - Меня сюда зашвырнули в девяносто первом, в тысяча девятьсот двадцать первый. С поляками сражался...
- Товарищ полковник, - тихо позвала девушка. Судя по лицу, она уже забыла, зачем пришла, переключившись на другое. – А что такое «Лили Марлен»?
- Не знаю, - буркнул тот. – Когда меня отправляли, мне ничего о «Марлен» не говорили. А что?
- Нам сказали, что мы – противовес ей.
- Наверное, танк, - пожал плечами полковник. – Что ты так на меня смотришь? Сама-то подумать не могла – ну против кого могут выставить танковый экипаж? Против диверсионного полка? Держи карман шире. Танк это. Ты закончила?
- Нет. Товарищ полковник...
- Воронцова!!! – взвыл тот. – Еще раз поднимешь вопрос о своей демобилизации, то я застрелю твоего радиста!!!
- Брагинского, что ли? – опешила девушка. – Но за что?!
- А потому, что он самый бесполезный член экипажа, - прошипел Лавриненко.
- Вы лжете.
- Желаешь проверить? – полковник приподнял бровь. Девушка испуганно замотала головой. – Я так и думал. Марш на занятия!
Валентина Воронцова, будущий лейтенант танковых войск, раздраженно неслась по гулкому коридору училища. Прошел месяц с того момента, как их, испуганных и растерянных, вытащили из подбитого танка на калужском полигоне. Макаренко и другие преподаватели не были рады свалившемуся им на головы счастью обучать черт пойми кого, да еще начинать интенсивное обучение в конце учебного года. Другие курсанты уже вовсю сдавали экзамены и готовились к полевой летней практике, поэтому нагрузка на преподавателей увеличилась, ненамного, но, учитывая плотный график занятий, весьма существенно. Высказать свое «фи» начальству преподаватели не могли, поэтому срывались на новоиспеченных курсантах. Их учили так, словно хотели за неделю вылепить из зеленых танкистов опытнейших вояк. С утра – пары, днем обед, с обеда прямо на полигон, где молодой экипаж до вечера обкатывал какую-то раздолбанную тридцатьчетверку, ломавшуюся каждые десять метров. Макаренко, лично курировавший «экипаж особого назначения», сверлил подопечных таким взглядом, что невольно хотелось застрелиться. Увы, личного оружия Воронцовой еще не выдали, стрелять было нечем.
Другие курсанты смотрели на бедолаг с презрительной жалостью, а на их командира и вовсе насмешливо. Шутка ли – танкист-девчонка! Да ладно бы радист-стрелок, так нет же – командир. На счастье Вали ее экипаж пока гоняли отдельно от других, и с курсантами они пересекались крайне мало. Иначе бы она точно не выдержала.
По училищу давно прошел рассказ о том, как именно новички попали сюда учиться. Многие, однако, рассказу не поверили, да и на полигоне новоявленные танкисты не демонстрировали чудеса владения танком. Что, конечно, не прибавляло уважения, а в дальнейшем и вовсе сулило большими неприятностями.
Но хуже всего было то, что, несмотря на жизнь морда к морде весь световой день 7 дней в неделю, экипаж никак не мог уладить внутренние разногласия. И это было просто страшно. И даже не потому, что сидеть запертым в тесной железной коробчонке с неприятными тебе людьми не очень комфортно. В конце концов, к середине дня все выматывались настолько, что было не до окружающих. Проблема была в том, что Валя прекрасно понимала: в сентябре им придется ходить на занятия вместе со всеми, а тогда уйти от возможной травли будет невозможно. Училище, тем более такое, не институт, здесь порядки жестче. И особенно их ужесточает небывалое уважение к профессии танкиста в тридцатые годы. Естественно, курсанты не хотели портить честь мундира не пойми какими коллегами... да что и говорить, преподаватели – тоже. Чтобы выжить и не сломаться экипажу надо стать или дружной командой или лучшими из лучших. И то, и другое казалось недостижимым свершением.
«Ну, Вербицкий, ну, удружил!» - зло думала Воронцова, подлетая к кабинету, где ее уже ждал раздраженный Макаренко:
- Курсант, где вас черти носят?! Живо переодеваться и на полигон!
Через десять минут экипаж и куратор быстрым шагом направлялись в сторону доносившегося рычания дизелей.
- Пойдете маршем с колонной, - отрывисто говорил Макаренко. – Заезд на 50 километров по пересеченной местности. В каждой машине есть поломка, ваша задача эту поломку на марше вычислить и приехать сюда ровно в 7 вечера. Если не сумеете сами выбраться, мы будем вынуждены отправить за вами эвакуатор, но это КРАЙНЕ нежелательно! – лейтенант метнул в Валю испепеляющий взгляд. – Если не приедете вовремя, то я вас убью. Лично. Понятно?!
- Так точно!
- То же мне, танкисты... – процедил лейтенант. – Уж не знаю, где в вас полковник углядел талант, но ездите вы весьма посредственно!
Воронцова подумала, что всего за месяц обучения сдать на «отлично» заезд на раздолбанной машине в принципе невозможно, но промолчала.
- «Экипаж особого назначения»! – продолжал Макаренко. – Это, простите, какого? Профессионалы по части разведки боем? Мастера по заездам со стрельбой на скорость, по тылам противника? Стрелки из кустов по авиации? Что это за назначение такое? Чему вас учить? Ну?!
- Тому же, что и остальных танкистов, - осторожно ответила Валя. – Ездить, стрелять, чинить машину...
- Курсант Воронцова, что именно вам непонятно во фразе «экипаж ОСОБОГО назначения»? – рявкнул лейтенант. – Естественно, без базового образования вы на танке далеко не уедете! Но какова эта ОСОБАЯ специфика?! Что вы должны уметь такое, что б быть танковым спецназом?
Девушка растерянно развела руками.
- Не знаю.
- Ах, вы не знаете... – Макаренко резко остановился и окинул засланцев таким взглядом, что последним стало очень грустно и тоскливо. – Полковник Лавриненко не конкретизировал приказ. Что в его понимании является «особым назначением» я не знаю, уточнить, увы, не могу. И нести ответственность за неверно выбранную программу для вас не хочу. Поэтому выбор за вами: чему вас учить?
Засланцы переглянулись. Им и в голову не приходило, что куратор понятия не имеет, что с ними делать, поэтому вопрос застал врасплох.
- Эмм... ну-у-у... – неопределенно промычал Брагинский. – Спецназ обычно направляется на самые сложные участки фронта и в тылы противника, если не ошибаюсь. Значит, мы должны уметь вертеться на сложных участках фронта и по тылам противника.
Макаренко молчал.
- А на сложных участках фронта обычно ад, пиздец и погибель, - развил мысль Коноваленко. – Артиллерия всмятку, пехота всмятку, авиация дрыхнет на аэродромах...
- Получается, - после некоторого ступора выдала Валя, - что мы должны уметь то, что вы и сказали: заменять артиллерию, наводить шухер в стройных рядах противника и быстро-быстро драпать с проваленного поля боя по кустам, оврагам и болотам.
- Что-то типа мобильной диверсионной группы... – полувопросительно предложил Иван. – Ну, только в броне и на гусеницах. – Приехать, навести шухер и свалить.
- Все? – меланхолично поинтересовался Макаренко. Засланцы растерянно развели руками. – Хорошо. Будете мобильной диверсионной группой широкого спектра назначений.
Лейтенант развернулся и зашагал в сторону полигона.
- У меня такое ощущение, что вы подписали нам смертельный приговор, - буркнул поляк.
- Смертный, - машинально поправил Иван. – Смертный приговор.
В воздухе отчетливо запахло эпичными приключениями на филейную часть тела.
На полигоне курсантов ждали подготовленные к заезду танки. Всего около двадцати машин; у многих уже суетились экипажи, проверяя походную готовность, но несколько тридцатьчетверок все еще оставались безлюдными. Куратор подвел молодежь к танку, настолько обшарпанному и разбитому, что сердце кровью обливалось. Видимо, это был ветеран училища, выдержавший на себе не одни кривые ручки молодых танкистов. Его должны были вот-вот списать и отдать на растерзание артиллеристам, однако Макаренко, или еще кто из преподавателей, решил, что он пока вполне пригоден для марша по пересеченной местности.
- Ваши позывные «Граб-102», - буркнул лейтенант. – Все остальные машины идут по нумерации: сто первый, сто второй, и так далее до ста девятого, и с двести первого по двести девятый. Соответственно, головная машина это «сто первый», а замыкающая – «двести девятый». Вы пойдете в середине колонны, между ста девятым и двести первым. Если по причине неисправности будете вынуждены остановиться, обязательно сообщите головной машине, чтобы мы знали, где вас в случае чего искать. Танковая рация, как вы уже знаете, слабенькая, берет максимум километр, и если вы потеряетесь, найти вас будет сложно. Ясно?
- Так точно.
- Отлично. Воронцова, за экипаж и машину отвечаете головой!
- Так точно!
- Рад за вас. У вас двадцать минут на подготовку, приказ выступать будет дан по рации, - с этими словами Макаренко развернулся и направился в сторону небольшого навеса, под которым уже расположились другие преподаватели и радист. Экипаж молча принялся за танк.
За двадцать минут можно было сделать многое, но лишь при наличии определенной сноровки. Весь месяц их на практике учили в основном вождению, связи с другими танками (в их случае – со «штабом» в лице радиста и Макаренко), а так же тренировали быстро-быстро заскакивать в машину и не менее быстро ее покидать. Однако до починки танкистов допускали крайне редко, и то под присмотром опытных техников. Поэтому единственное, что экипаж успел проверить, так это визуально оценить целостность двигателя, натяжение гусениц и работоспособность рации и электропроводки. И когда по рации раздался приказ «Выступать!», атмосфера в боевом отделении была, мягко скажем, гнетущей.
Коноваленко вцепился в рычаги так, будто от них зависела его жизнь. Он тщательно скрывал это, но до чертиков боялся что-нибудь сломать, чем крайне изумлял поляка. Феликс недоумевал, как в танке можно вообще что-нибудь сломать? Это ж самый настоящий утюг! Увы и ах, как выяснилось на занятиях, сломать в танке можно было много чего и, в частности, по неосторожности сжечь двигатель. Или разбить в хлам рацию. Но если рацией занимался Брагинский и Федор мог не обращать на нее никакого внимания, то перспектива сжечь двигатель приводила его в ужас. Наверное, потому, что только механик-водитель пока представлял всю трудоемкость починки оного. И на стартер Коноваленко нажимал нежно и ласково, словно на фарфоровую статуэтку.
Взревел двигатель, и машина тронулась вперед. Валя мрачно воззрилась в прибор наводки, куда было немного удобнее смотреть, чем в соответствующие щели в башне. Она была бы и рада встать на командирское кресло и по пояс высунуться из люка, откуда было куда сподручнее наблюдать за дорогой, но этому жутко мешал тяжеленный башенный люк. У первых тридцатьчетверок он был один, размером в полкрыши и массой соответствующей. Теоретически, такой люк был очень удобен: и раненых из него хорошо вытаскивать, и баки на замену... Но чтобы удерживать его открытым, да еще по мере движения танка, который нехило так трясет, нужна была хорошая физическая сила. Увы, Валя гантели не тягала, тяжелее танкошлема ничего не поднимала – и вынуждена была сидеть в тесной башне, нервно высматривая в приборы непредвиденные колдобины и прочие радости. Конечно, можно было попросить второго «башнера», заряжающего Калиновского, помочь держать люк, но одного взгляда на поляка было достаточно, чтобы понять: и просьба, и приказ будут проигнорированы.
Колонна тем временем пересекла полигон и вырулила на лесную дорогу. В отличие от той, по которой засланцы шли в первый день своего пребывания в прошлом, эта была вусмерть разбитой. Колдобины, камни, невесть откуда взявшиеся лужи... Казалось бы – тридцатитонная машина должна с легкостью преодолевать эти незначительные препятствия. Так-то оно так, но...
Но было одно существенное «но». Каждый танк индивидуален, причем настолько, что Валя зачастую про себя сравнивала его с компьютером. Вроде и сделаны машины одинаково, так нет же – эта тридцатьчетверка едет так, эта иначе, третья требует, чтобы к ней относились ласково, как к девушке, иначе хрен она заведется. Четвертой чужды телячьи нежности, она хочет, чтоб к ней силу прикладывали... Чтобы не попасть в какую-нибудь очередную задницу, танкисты всегда стремились обкатать новую машину, познакомиться с ней. И когда это было невозможно, экипаж чувствовал себя довольно неуютно, понятия не имея, чего ждать от стальной боевой подруги. А танк, выданный Воронцовой, был настоящей terra incognita.
Учитывая его общее состояние, была понятна нервозность механика-водителя, старающегося как можно более осторожно вести машину даже по таким незначительным для тридцатитонного утюга препятствиям.
- «Граб-102», ну что вы ползете как черепахи?! – раздался в танкошлемах раздраженный голос радиста двести первого. – Не умеете ездить, так хоть другим не мешайте! Сдайте влево, дайте проехать!
Федор послушно прижал танк к обочине. Мимо резво прокатились двухсотые, с таким неожиданным изяществом, что Валя не вытерпела, и все же высунулась из башни, чтобы лучше видеть. Ей и в голову не приходило, что насмерть забронированная рычащая брутальщина может лететь по дороге птицей – легко, непринужденно, красиво. «Вот что значит опыт!..» - с завистью подумала девушка. По сравнению с тридцатьчетверками уехавшей вперед колонны, ее Т-34 казался неуклюжим зверем, страдающим от собственных габаритов и массы. И со стороны потуги механика-водителя вырулить по разбитой дороге выглядели, наверное, жалко... Невольно передернув плечами, Валя сползла назад в башню.
Ехали медленно, напряженно, постоянно прислушиваясь к машине. Поломка, обещанная Макаренко, могла быть где и какой угодно: от вполне безобидного выхода из строя рации до перелома жизненно важной детали в трансмиссии. Проявлять чудеса изобретательности во время починки забубенистой неисправности никому не хотелось, поэтому Федора никто не подгонял – уж если машина прошла на бреющем полете вот уже с десяток километров, то просто обязана пройти еще столько же.
Первым неладное почувствовал радист. Меланхолично изучающий лист лобовой брони перед носом Брагинский неожиданно дернулся и принялся крутить ручки рации. Потом он развернулся, наглым образом стащил шлемофон с головы мехвода, и, изогнувшись буквой «зю», сообщил в него:
- Рация вышла из строя.
- Сильно? – поинтересовалась Валя.
- Существенно. В эфире царит мертвая тишина: или все молчат, что сомнительно, или передатчик сдох. Еще я не могу настроиться на радио.
- Починить сможешь?
- Надо разобрать рацию, посмотреть, что там. На ходу не смогу, - с этими словами танкошлем был возвращен законному владельцу.*
- Странно, - произнесла Воронцова. – Всего лишь рация! Мелковато для Макаренко.
- Типун тебе на одно место! – буркнул Коноваленко.
На том краткие переговоры закончились. Федор перешел в режим гаубицы, как шутили военные, то есть полностью отрешился от происходящего, сосредоточившись на вождении. Дорога пошла под горку, сузилась, мохнатые елки вплотную подошли к ней, причем ровно настолько, чтобы между ними проехал танк – в считанных сантиметрах от ствола. В смотровые приборы было прекрасно видно, что ни одна елка не поцарапана. В Коноваленко взыграла гордость – может, он еще молодой-зеленый, но танк может водить не хуже матерых гвардейцев! Он так проедет, что ни одну веточку не сломает!
Иван же мучил рацию. В тусклом свете ламп, которыми освещалось боевое отделение, разглядеть можно было немного, однако философское созерцание брони перед носом ему уже порядком поднадоело. Конечно, была еще дырка для пулемета, но вид из нее открывался крайне однообразный: земля-небо, земля-небо, земля-небо, вверх-вниз, уж очень небольшой она была.
Откровенно бездельничал только поляк, демонстративно усевшийся в уголке и гипнотизируя стенку. Впрочем, и Валя немногим могла помочь мехводу: густой лес шибко закрывал обзор, а то, что было видно из башни, прекрасно видел и сам механик, а то и больше – в приоткрытый люк. От нечего делать девушка снова высунулась наружу.
Снаружи ощутимо похолодало. Потянуло сыростью и свежестью, ясное доселе небо затянуло серыми тучами, настолько тяжелыми и низкими, что – казалось – они вот-вот лягут на землю. Среди мрачных елей как-то особенно четко ощущалось, что на десятки километров они здесь одни. И, как неожиданно поняла Валя, если с ними что-нибудь случится, никто их искать не будет, пока Лавриненко не хватится... Им самим придется или починить танк и доехать до места назначения, или идти за эвакуатором.
Дорога круто поворачивала, и тут их ждал первый сюрприз. На повороте лежал здоровенный такой камень, перекрывающий ее почти наполовину. Причем, его можно было только объехать, однако со свободной стороны дороги наличествовал весьма глубокий овраг. Пространства хватало впритык, чтобы прошел танк, и то при рулежке правая гусеница и корма нависали над обрывом. Неловкое движение, и машина сползала вниз. От механика требовалось не дюжее знание своей боевой подруги – и прямые руки, конечно же.
- Вот засада... – пробормотал Федор, глуша мотор. – И как я здесь проеду?
- Молча! – зевнул Феликс.
- Если съеду вниз, машину вытаскивать будешь сам! – предупредил Коноваленко.
- Размечтался!..
- Ты смотри... – механик погрозил щуплому поляку своим мощным кулаком, которым только быка в лоб валить.
- Молчу-молчу-молчу! – поднял руки тот.
Убедившись, что информация понята и принята к сведению, мехвод осторожно тронул вперед. Наверное, следовало проскочить этот участок на скорости несколько большей, чем ехали сейчас, но Федор рисковать не захотел. Медленно, аккуратно, словно по недоразминированному полю, танк стал объезжать камень. Гусеница царапнула по валуну. Коноваленко выругался и дернул рычаг, выправляя машину.
- Проклятье!!! – заорал он, когда танк развернуло сильнее положенного. Корма опасно нависла над обрывом, и механик спешно ударил по газам, надеясь вырулить. Поздно – машина стала заваливаться назад. Отчаянно матерясь, Федор переключил передачи и лихорадочно заработал рычагами. Взревев мотором, танк прополз вперед. Еще чуть-чуть, еще, еще... Неожиданно машина резко рванула вперед. Коноваленко в последний момент успел среагировать и развернул ее в сторону дороги, а не леса. Ствол пушки все же снес какую-то елочку, а танк изрядно приложился кормой о камень.
- Тормози! Тормози! – закричала Валя.
- Не могу!!! – с отчаянием воскликнул мехвод. – Заклинило!
Что там у него заклинило, Коноваленко объяснить не успел. Тридцатитонная тушка, потеряв управление, на полной скорости вылетела с дороги и понеслась по крутому склону, снося хрупкие мелкие деревца. Небольшой холмик у подножия склона сыграл роль неплохого трамплина, и танк, пролетев несколько метров по воздуху, задорно плюхнулся по самые борта в зловонную жижу.
- Пиздец, - только и смог сказать Федор в зловещей тишине.
Валя осторожно выбралась из башни, чтобы оценить масштаб неприятностей, попутно похвалив себя за то, что не закрыла люк на замок – от удара его наверняка бы заклинило. А масштабы, мягко говоря, впечатляли.
Приземлился... или лучше сказать – приводнился – танк не то в сильно заросшее озеро, не то в изрядно обнищавшее на флору и фауну болото. Однако амбре здесь стояло знатное. Склон, по которому тридцатьчетверка столь резво слетела, был довольно зеленым, и курсантам крайне повезло, что машину выбросило на единственный относительно свободный от деревьев его участок. Иначе бы ко всем радостям им еще добавилась обломанная пушка. В довесок начал накрапывать дождь, который, как мрачно подумала девушка, в любой момент мог перерасти в полноценный ливень. Красота.
Единственное, что радовало, так это то, что танк застрял в метре от берега – легко можно было прыгать туда и обратно, не боясь замочить единственный комплект одежды.
- М-да, - это из люка высунулся Брагинский. - Однако, весело...
- Обхохочешься, - буркнула Воронцова. Под ногами взревел двигатель, танк дернулся и медленно двинулся к берегу, и... заглох, теперь уже окончательно.
- Баки почти полные, - сообщил механик. – Это в моторе.
Со всеми предосторожностями была снята крышка трансмиссии. И курсанты застыли, задавшись вопросом: а как же определить, что сломано? Вряд ли фрикцион будет переломлен пополам, неисправность наверняка незаметная глазу. А для этого надо... что, весь двигатель вытаскивать?!
Вопрос был озвучен единственному специалисту – механику. Коноваленко помотал головой и жестом согнал товарищей по несчастью на землю. Вооружившись гаечными ключами, он склонился над моторным отделением и довольно бодро зазвякал там чем-то. Впрочем, Брагинский умудрился осторожно пронести мимо рацию и, усевшись на близлежащий камень, принялся за экзекуцию.
Время шло. Федор все больше и больше хмурился, иногда оставляя двигатель в покое и пытаясь снова завести танк. Машина на все попытки отвечала партизанской стойкостью, и вообще прикидывалась ветошью. Механик снова склонялся над трансмиссией.
Молчал и Брагинский. Он несколько раз собирал-разбирал рацию полностью и тащил ее в танк, и снова возвращался ни с чем. Его обуял спортивный интерес, и он упорно продолжал ковыряться в металлоломе.
Казалось, прошло несколько часов, прежде чем Коноваленко устало выпрямился и печально резюмировал:
- Я не знаю, что здесь не так.
- Зато я знаю, что с рацией, - обрадовал Иван. – Истек срок годности, детали старые – вот она и сдохла.
- Значит, и двигатель старый, изношенный, - резюмировал мехвод.
- Не может такого быть, - мрачно возразила Воронцова. – На всех танках училища новые двигатели.
- Значит, в этом танке двигатель старый!
- Не мели ерунды!
- Я есть хочу! – обрадовал Феликс.
- Хорошо, ты умная, я дурак, - начал заводиться Коноваленко. – Давай, смотри, что не так в двигателе!
- Да ты чего, она все с концами сломает! – замахал руками поляк.
- Придержи язык! – рявкнул на него Иван.
- А ты мне не указывай! – ощерился Калиновский. – Чего ждем? Пошли за эвакуатором!
- Тебе надо, ты и иди!
- И пойду! – поляк гордо задрал нос и направился к дороге. – Вы мне потом спасибо скажете!
- Ну-ну, - скептически приподняла бровь Валя. – И как же ты уговоришь эвакуатор приехать, учитывая нашу репутацию? Да тебя пошлют лесом! А преподаватели сделают вид, что так и надо! Что делать будешь? В гордом одиночестве спрячешься в ближайших кустах? Пойдешь спать? Кон-е-е-ечно, тебя же это не касается!
- Нет, не касается! В гробу видал я ваши танки! А уж русских – тем более! Вы вообще должны спасибо говорить, что я веду себя тихо-мирно! – взвился Феликс. И добавил с ненавистью: - Оккупанты...
- Но-но, не плети всех под одну корзину! – подбоченился Коноваленко. – Я не русский, я – хохол!
- Замечательно, - Воронцова откинула в сторону промасленную тряпку. – Давайте вспомним, кто кого убил, кто кого оккупировал. Выставим счет потомкам, которые, к слову, могут осуждать деяния предков, почему нет? Это же так почетно! Защищать честь Родины запоздалым выяснением отношений! Гордо надуться и сказать, что русские – ка-а-а-а-азлы позорные! Что, на большее-то ума не хватает?!
- Ах, ты...
- Феликс, - вкрадчиво произнесла девушка, - ты в курсе, что сейчас похож на базарную бабу? Да и личико у тебя смазливое, еще губки надуй, так вообще один в один!
- Отвечаешь? – с вызовом вопросил поляк.
- Кому? Тебе? – насмешливо поинтересовалась Валя. – Шибко ты мелкая сошка для этого, рядовой Калиновский!
- Я, может, и рядовой... А ты вообще девчонка! А бабы, как известно, не люди! – зашипел Феликс. – Кто ты вообще такая?! Приказом Его Величества назначена командиром танка, ах! – издевательски-жеманно пропел он. – Тоже мне, достижение!
- Хорошо, - покладисто согласилась девушка. – Меняемся. Я буду заряжающим, ты – командиром. Распоряжайся!
Феликс резко замолчал. Окинул Валю оценивающим взглядом, и, поняв, что Воронцова не шутит, усмехнулся. Величественным жестом подозвал к себе механика и вместе с ним склонился над моторным отделением, принявшись за повторный разбор полетов. Брагинский же снова уткнулся в свою рацию – было видно, что ему неловко. А Валя уселась на траву, задумавшись.
В принципе, она была очень даже не против сложить, так сказать, офицерские погоны и служить обычным рядовым. Однако Калиновский, даже если Лавриненко прислушается к мнению экипажа и назначит его на место Вали, поиграется-поиграется и должность командира Воронцовой вернет однозначно. Голова молодая, горячая, выносить постоянные профилактические пиздюли от офицерского состава aka начальства долго не сможет. Да и не в характере Феликса нести на себе столь большую ответственность – и за танк, и за экипаж. По крайней мере, пока не в характере. Он же еще мальчишка! Хотя, чего взять с той же Вали, которой только-только 23 исполнилось?.. Девушка только вздохнула. Хорош экипаж, ничего не скажешь! Ну да ладно, до войны еще время есть, глядишь, и утрясется. А вот возникшую проблему с танком надо было решать немедленно.
Что могло сломаться такого, что это не поддается визуальному определению? Двигатель Коноваленко облазал вдоль и поперек и ничего не нашел. Что у него там заклинило после неудачного объезда камня, исправил. Конечно, он, как и весь экипаж, неопытен, но учат-то его на мехвода. Что-то же он знает, причем, учитывая его водительский стаж, знает довольно неплохо. Уж на третий-то раз он мог сообразить, тем более что не такая уж и хитроумная машина это, танк. Значит, можно допустить, что сломался не двигатель.
А что?
Аккумуляторы сели? Нет, не похоже, лампы горят. Протекли баки? Но тогда воняло бы солярой так, что мама не горюй... Или нет? Или не воняло бы? Протекло масло – это заметил бы Коноваленко, маслу, кроме как в моторное отделение, течь некуда. Ну а топливные баки, которые располагаются в боевом отделении, сразу по бортам под броней – там что?
«Кто мне мешает проверить?» - задалась вопросом Валя. И тихо хмыкнула. Если она сейчас полезет проверять баки, то привлечет к себе ненужное внимание, а зачем мешать бурной деятельности Калиновского? Пусть дитя тешится, пока по голове не настучали...
Хм, баки... В голове забрезжила смутная догадка, но как девушка ни силилась, поймать за хвост ускользающую мысль не могла. «Ну и черт с тобой!» - разозлилась Валя и принялась наблюдать за своим экипажем.
Тем временем, дождь стал накрапывать сильнее, грозя перейти в ливень. Воронцова подумала, что неплохо бы сейчас загрузиться в танк, закрыть люки и переждать непогоду, но промолчала. Распоряжался сейчас Феликс, и если он желал держать людей на улице – что ж, пусть будет так. За месяц муштры все они как-то привыкли к тому, что если не сказано, то это не сказано равносильно приказу «не делать», пару раз им хорошо влетело за попытку сделать как лучше, а не как положено. Поэтому Валя была уверена, что никому и в голову не придет попроситься пересидеть дождь в теплом танке, тем более что организм уже настойчиво требовал положенную пайку еды. Хотелось побыстрее починить машину, выползти из этого болота и успеть хотя бы к ужину... Что, в общем-то, играло девушке на руку.
Она уже твердо уверилась в том, что в моторном отделении все цело и полностью работает. Макаренко мог сколько угодно ненавидеть засланцев, но он был преподавателем, и заведомо невыполнимую задачу бы не поставил. Хотя бы потому, что по мере выполнения этой задачи молодой экипаж мог натворить дел, а учитывая заинтересованность полковника Лавриненко (фигуры далеко не последней в училище) в этом экипаже, то случись что, и Макаренко легко не отделается. А до починки двигателя засланцев допускали всего-то пару раз, да и то, какая там починка... Тут повернуть, там протереть, это покрутить, и все под чутким руководством техников, готовых выхватить гаечный ключ из рук курсантиков при любом подозрительном движении. При такой подготовке что-то ломать в моторном отделении было чревато последствиями. В попытке это что-то починить танкисты вполне могли разворотить весь двигатель, да еще и сами покалечиться. Нет, определенно, это не мотор.
Однако Коноваленко как заклинило. Его страх что-то сжечь в двигателе вылился сейчас в фатальную неспособность даже предположить, что причина впадания танка в спячку несколько иная. И он раз за разом проверял-перепроверял двигатель, боясь поверить в то, что там ничего не сломано и не сожжено. А на весь остальной экипаж подействовала уверенность механика-водителя касательно месторасположения неисправности. Это ж мехвод, он же лучше знает, что там и как... Ну-ну.
Девушка тихо хмыкнула. План действий созрел моментально. Через какое-то время промокшие, продрогшие, голодные засланцы разозлятся и плюнут на все. Феликс и, скорее всего, Коноваленко отправятся к училищу за эвакуатором. Брагинского можно сопроводить с ними, попросив тайком утащить детали для рации, чтобы Макаренко не прицепился хотя бы к этому. Даже если Иван не сумеет ничего спереть, у Воронцовой будет железобетонное алиби – она останется одна (!) караулить танк. У нее будет часа два, а то и три, чтобы вычислить неполадку – если это не двигатель, то ее познаний должно хватить, чтобы сюрприз от Макаренко починить. А если ничего не выйдет... Ну, будет время придумать умное оправдание тому, почему надо оставить моторное отделение в покое, и искать в боевом. Так или иначе, шансы приструнить экипаж имеются.
«Ну, мы еще повоюем!» - пронеслось в голове.
И в следующую же секунду хлынул ливень.
Как Валя и предполагала, норовистого поляка хватило ненадолго. Минут через двадцать, может, чуть больше, он смачно выругался и приказал механику возвращать моторному отделению статус-кво. И, по приведении машины в надлежащий вид, не терпящим возражений тоном заявил:
- Мы с Коноваленко идем за эвакуатором.
«Мой шанс!»
- Ваня, - тут же обратилась Воронцова к мрачному радисту, - сходи с ними, попробуй принести запчасти для рации, чтоб хотя бы за нее не попало.
- А ты? – все-таки Брагинский был порядочным человеком, и оставлять девушку одну черт знает, где не хотел.
- А я останусь здесь, покараулю, - Валя старалась говорить как можно более непринужденно, чтобы не дай Господь выдать себя. Сердце колотилось, как бешенное.
- Рация – это дело, - неожиданно согласился механик.
- Хорошо, - нехотя кивнул Иван. И обратился к Воронцовой: - Ты в танк залезь, и люки все задрай на всякий пожарный случай. Мы вернемся, постучимся.
Валя согласно закивала, и даже для вида забралась на трансмиссию. Троица остальных засланцев спешным шагом направилась к дороге и вскоре скрылась из виду. Выждав для порядка несколько минут, девушка криво усмехнулась и от души фыркнула:
- Ха! А по технике безопасности одного человека вообще оставлять нельзя, даже если он заглохший танк караулит! Танки-и-исты... Великой Родины сыны, ну-ну. Ох, Вербицкий, ох, удружил! Специально, что ли, раздолбаев в экипаж подбирали, или как? Они ж основ, пардон, безопасности жизнедеятельности не знают! – никто ей, естественно, не ответил. Валя обратилась к танку: - Эх, подруга боевая... Эк мы лихо тебя загнали. Прости, девочка, прямые руки, увы, не пришьешь, а кривые еще выправить надо. Ну-с, посмотрим, что там у тебя...
Воронцова скользнула внутрь машины и огляделась, выбирая, с чего бы начать. Разворотить гаечным ключом что ни попадя она всегда успеет, а вот обратно собрать...
- Проводка цела, - рассуждала она вслух, перебравшись на место радиста. – Тьфу ты, как Брагинский тут сидит целыми днями? Скучно же... – с этими словами девушка передислоцировалась в кресло механика и открыла люк, чтоб хотя бы на болото посмотреть, хоть какое-то разнообразие в пейзаже. – И мотор цел. И ходовая часть цела. Вопрос: что тогда могло отправить танк в нокаут намертво? Немцы на нас еще не напали, гуманитарная бомбардировка ниоткуда прилететь не могла... Так. Танк заглох уже после того, как мы рухнули в болото, при этом он еще минуты две точно работал, - Воронцова задумчиво потерла подбородок. – Так, а что я там про баки-то думала? Механик говорил, что баки полные... Значит, не протекли...
Девушка откинулась назад. Мысль вертелась на задворках сознания, никак не желая проявляться, и срочно требовался волшебный пендель – вытащить эту мыслю на обозримое пространство. Валя решила действовать не мытьем, так катаньем: уж если не получается поймать идею, то почему бы не провести рекогносцировку методом научного тыка? Командиров учили хорошо: и, собственно, командованию, и матчасти, и первой медицинской помощи... В общих чертах офицеры знали устройство рации, но обязаны были уметь водить танк хотя бы на уровне среднестатистического мехвода. Поэтому Валя взялась за рычаги с полным осознанием творимого беспредела.
Ничего ровным счетом не изменилось. Танк честно попытался завести, двигатель поскрипел-поскрипел и снова затих.
- И чего тебе не хватает? – пробурчала Воронцова. - Хм... не хватает...
Неожиданная догадка подбросила девушку в кресле. Приложившись головой о наклонный лист лобовой брони и инстинктивно потерев шлемофон, она лихорадочно переключила подачу топлива на другой бак. Нажала на стартер...
Двигатель довольно заурчал. Валя тихо рассмеялась. Господи, как банально... Макаренко до отказа наполнил один бак, а в другой залил минимум солярки. И этот минимум выработался за пятнадцать километров. Элементарно, Ватсон! Но, черт, именно потому, что элементарно, до этого было трудно додуматься.
В тридцатьчетверке было два бензобака: передний, слева от кресла мехвода, и задний. Солярка в двигатель могла подаваться только из одного за раз, и когда ее запас вырабатывался, требовалось переключиться на другой бак. Танкистов учили держать баки всегда полными, такова была техника безопасности, ибо пары солярки в замкнутом пространстве могли бабахнуть так, что тридцатьчетверка превращалась в композицию «танк в разрезе, вид сбоку» - отрывало листы брони по шву сварки. Вообще-то бабахали они только в случае пробития бортовой брони, но преподаватели требовали. Поэтому курсанты еще не сталкивались с ситуацией, когда машина останавливалась из-за того, что топливо попросту кончилось. Привыкшие к слетам гусениц, барахлящим двигателям, запуганные рассказами преподавателей о совершенно забубенистых поломках, они и представить не могли, что бывает что-то столь банальное. В голове отложилось, что если Т-34 ломается, то ломается по-русски, с душой, так, что восстановлению не подлежит... Три раза «ха».
- Ничего, девочка, мы еще поездим, - усмехнулась Валя, берясь за рычаги. – Ну-ка!..
Медленно, осторожно, как крадущаяся кошка, тридцатьчетверка выползла на берег. Воронцова могла бы поклясться, что двигатель при этом ревел как-то совершенно по-особенному. Видавшая виды машина определенно гордилась молодым танкистом, самостоятельно освоившим на ней еще один бронетанковый урок. Хорошая будет смена! Такую не стыдно пускать за рычаги новеньких тридцатьчетверок.
А уж Валя-то как была горда собой! Улыбаясь от уха до уха, она отвела машину от берега и заглушила мотор.
- Интересно, - вслух поинтересовалась она, - как же это Коноваленко баки проверял? Хотя, мог проверить только один, забыв, что по очереди они вырабатываются, а не враз... Двигатель у него сгорел, параноик хренов...
Тем временем, дождь окончательно разошелся и звонко забарабанил по броне. Припомнив наказ Брагинского, Валя задраила люки и огляделась, ища, чем бы себя занять. В рацию лезть она не рискнула, зато приметила на полу чей-то старый комбинезон. В одном из его карманов обнаружилась почти пустая пачка «Беломорканала» и коробок спичек. Девушка помешкала, но все же закурила. С непривычки табак показался ей слишком крепким, однако, за неимением другого...
Вообще-то Воронцова не курила и как таковой зависимостью от сигарет не страдала. Однако одну пачку всегда стабильно носила с собой. Что называется, добаловалась в школе, когда за компанию стояла в туалете с подругой. И теперь нет-нет, да пробивало на сигаретку – правда, редко. А сейчас курить хотелось просто отчаянно, организм, в лучших традициях Эстонии, наконец-то среагировал на стресс последних тридцати семи дней. Он мужественно терпел, проявлял характер стойкий, нордический, но как только появилась надежда, что таки «прорвемся!», потребовал разрядки. Валя была бы и рада, чтоб организм требовал не покурить, а чего-нибудь более безобидное, но, увы, в свое школьное прошлое не заявишься, по голове себе не настучишь за дурость. Хотя, крепкий «Беломор» хорошо заглушал чувство голода. «Ну, - философски подумала Валя, - тяжела и неказиста жизнь советского танкиста. Нам курить жизненно необходимо. Эх, какое красивое оправдание!».
Подложив комбинезон под спину, она поудобнее устроилась на полу боевого отделения за спинкой водительского кресла. Закинула ноги на спинку оного, заложила одну руку за голову, другую, с папиросой, изящно отставила в сторону... Ну, просто-таки бронетанковая богема! Мысленно похихикав, Валя принялась ждать.
А ждать пришлось довольно долго. Пачка «Беломора» уже опустела, и девушка поглядывала на рацию (не починить, так покопаться), когда по башне заколотили.
- Кто там? – крикнула Валя, едва сдерживая дьявольскую ухмылку.
- Валька, открывай! – послышался голос Брагинского. С трудом придав лицу невинное выражение, девушка высунулась из люка.
Перед танком с совершенно обалделым видом стояли отправившиеся к училищу засланцы. Эвакуатор, конечно же, не приехал, однако за спиной у Ивана виднелся вещмешок с чем-то прямоугольным – Брагинский все-таки спер рацию. Феликс оглядывался, ища следы гусениц того, что вытащило танк из болота, но не находил. И чем дольше не находил, тем больше впадал в прострацию от изумления. У Коноваленко так и вовсе отвисла челюсть.
- Вас за смертью посылать, - нарочито ворчливо сказала Валя. – Брагинский, чини уже свою рацию и поехали.
- Т-ты... ты починила танк?! – выдавил, наконец, Федор.
- Скучно было, - пожаловалась девушка.
- Не верю! – выдохнул хохол и ласточкой влетел в машину. Когда тридцатьчетверка завелась, что называется, с полпинка, он обернулся к Воронцовой: - Как?!
- Ручками! – сухо ответила она.
- А это что? – слабо удивился Феликс, кивая на смятую пачку «Беломора» в углу.
- Это я курила. Сейчас выброшу.
Вот тут в танке наступила просто мертвая тишина.
Валя с усмешкой наблюдала, как в глазах подчиненного личного состава медленно загорается понимание. Хрупкая девчонка-блондинка спокойно чинит (это, конечно, как сказать, но они-то об этом не знают) и вытаскивает танк из болота, разом переплюнув троих мужиков, один из которых, пардон, механик. А это значит, что обидная фраза поляка про светлейший приказ Его Высочества, списанный, видимо, с потолка и левой пяткой, не имеет никаких под собой оснований. А это значит...
Феликс с каменным лицом медленно уселся на место заряжающего.
- Вам плохо? – участливо поинтересовалась Валя.
- Никак нет, товарищ командир, - тихо и без тени насмешки ответил он.
Воронцова усмехнулась и кивнула, принимая выигранный бой. И снова села в командирское кресло.
- Заводи! – скомандовала она механику. Послушно взревел двигатель. – Возвращаемся, в темноте мы этот заезд не осилим. Езжай вдоль болота, надо найти нормальный выезд на дорогу, здесь не поднимемся...
Танк медленно пополз вперед, успокаивающе урча двигателем. Наверное, тридцатьчетверка хотела сказать своему экипажу, что все у них будет хорошо, но погруженные в себя люди еще не научились понимать этот особый язык. Только механик прислушивался к машине, пытаясь уловить ее настрой, остальным было не до этого. Феликс Калиновский уставился в пространство, переваривая полученный урок. Иван размышлял о том, куда девать старую рацию. А Валя думала, что заставить экипаж принять ее как командира ей удалось. Возможно, даже удалось завоевать какое-никакое, а уважение... Победа, доставшаяся по счастливой случайности. Но победа ли? Может, стоило уступить Феликсу? Кто сказал, что командир из Воронцовой хороший?..
Поздно было метаться. Раньше надо было озадачиваться. Теперь на ее плечах целиком и полностью лежала ответственность за танк и подчинившийся экипаж. «Ну-с, теперь цель номер два, - подвела итог девушка. – Выжить в училище...»
А старую рацию они все-таки утопили в болоте.
*Вообще предполагается, что читают сей опус люди знающие, но все ж объясню данный момент. На первых тридцатьчетверках внутренняя связь была только между командиром и водителем. Я представить себе не могу, что должен был сделать радист, чтобы что-то сказать командиру... ну, кроме как стащить шлемофон у водятла, вопреки уставу и технике безопасности)
Автор: Sonyeric Касперская
Бета/Гамма: Бета? Гамма? ГДЕ ВЫ?!
Рейтинг: R
Отказ от прав: ну щаззз, тут все мое!
Аннотация: Великая Отечественная Война. По полям сражений, болотам, лесам, оврагам и прочим прелестям исконно русской природы лихо рассекает «тридцатьчетверка», ведомая крайне безбашенными танкистами. А не так страшен русский танк, как его экипаж особого назначения!
Ахтунг: 1) У автора странное чувство юмора и полное отсутствие политкорректности вкупе с общей военной неграмотностью. Танкистам, танкофилам и им сочувствующим: закидывать меня траками, бронебойными снарядами кумулятивного действия и пытаться насадить меня на пушку от «Абрамса» - не получится, даже и не пытайтесь!
2) Аффтар по старой доброй традиции прет все, что плохо лежит – аллюзий в тексте предостаточно
3) Наличествуют нецензурные выражения
Светлый путь до самого горизонта, заезд на выживание, немного о танках и о способах приручения диких-предиких экипажей
БОЕВАЯ ПОДРУГА
Вы хорошо подумали? Точно? Если шо, аффтар невиноватая! Это все трава! - Товарищ полковник, разрешите обратиться!
Лавриненко возвел очи горе и обернулся к девушке, вытянувшейся перед ним в струнку.
- Воронцова, если ты опять по поводу «отпустите меня домой», то мой ответ: нет.
- Но товарищ полковник...
- Я сказал – нет! – рявкнул он. – Раньше надо было думать, прежде чем в танк прыгать! Вы – талантливые танкисты, а нам талантливые кадры позарез нужны! Ты историю хорошо учила? Нет? Выборочно? Я так и думал. Так вот, - полковник подошел к девушке и зашипел ей в лицо: - В сорок первом Красную Армию пинками гнали к Москве от самых границ потому, что выучка у солдат была большей частью аховая, особенно у летчиков и танкистов. А танки – это железный кулак любой армии, лучшее противотанковое и противопехотное средство. А Панцерваффе у Рейха о-го-го какое! Поэтому от засланцев-пехотинцев толку в первые годы войны будет мало, а вот хорошие танкисты нужны позарез. Один танк у нас уже есть, он сейчас на Амуре кукует. Вы – наш второй экипаж. И замены вам нет и не предвидится. Ты хочешь, чтоб я тебя отпустил? И кого я на твое место поставлю, а?!
- Вы... – выдохнула Воронцова и осеклась.
- Да, я из вашего времени, - скривился Лавриненко. - Меня сюда зашвырнули в девяносто первом, в тысяча девятьсот двадцать первый. С поляками сражался...
- Товарищ полковник, - тихо позвала девушка. Судя по лицу, она уже забыла, зачем пришла, переключившись на другое. – А что такое «Лили Марлен»?
- Не знаю, - буркнул тот. – Когда меня отправляли, мне ничего о «Марлен» не говорили. А что?
- Нам сказали, что мы – противовес ей.
- Наверное, танк, - пожал плечами полковник. – Что ты так на меня смотришь? Сама-то подумать не могла – ну против кого могут выставить танковый экипаж? Против диверсионного полка? Держи карман шире. Танк это. Ты закончила?
- Нет. Товарищ полковник...
- Воронцова!!! – взвыл тот. – Еще раз поднимешь вопрос о своей демобилизации, то я застрелю твоего радиста!!!
- Брагинского, что ли? – опешила девушка. – Но за что?!
- А потому, что он самый бесполезный член экипажа, - прошипел Лавриненко.
- Вы лжете.
- Желаешь проверить? – полковник приподнял бровь. Девушка испуганно замотала головой. – Я так и думал. Марш на занятия!
Валентина Воронцова, будущий лейтенант танковых войск, раздраженно неслась по гулкому коридору училища. Прошел месяц с того момента, как их, испуганных и растерянных, вытащили из подбитого танка на калужском полигоне. Макаренко и другие преподаватели не были рады свалившемуся им на головы счастью обучать черт пойми кого, да еще начинать интенсивное обучение в конце учебного года. Другие курсанты уже вовсю сдавали экзамены и готовились к полевой летней практике, поэтому нагрузка на преподавателей увеличилась, ненамного, но, учитывая плотный график занятий, весьма существенно. Высказать свое «фи» начальству преподаватели не могли, поэтому срывались на новоиспеченных курсантах. Их учили так, словно хотели за неделю вылепить из зеленых танкистов опытнейших вояк. С утра – пары, днем обед, с обеда прямо на полигон, где молодой экипаж до вечера обкатывал какую-то раздолбанную тридцатьчетверку, ломавшуюся каждые десять метров. Макаренко, лично курировавший «экипаж особого назначения», сверлил подопечных таким взглядом, что невольно хотелось застрелиться. Увы, личного оружия Воронцовой еще не выдали, стрелять было нечем.
Другие курсанты смотрели на бедолаг с презрительной жалостью, а на их командира и вовсе насмешливо. Шутка ли – танкист-девчонка! Да ладно бы радист-стрелок, так нет же – командир. На счастье Вали ее экипаж пока гоняли отдельно от других, и с курсантами они пересекались крайне мало. Иначе бы она точно не выдержала.
По училищу давно прошел рассказ о том, как именно новички попали сюда учиться. Многие, однако, рассказу не поверили, да и на полигоне новоявленные танкисты не демонстрировали чудеса владения танком. Что, конечно, не прибавляло уважения, а в дальнейшем и вовсе сулило большими неприятностями.
Но хуже всего было то, что, несмотря на жизнь морда к морде весь световой день 7 дней в неделю, экипаж никак не мог уладить внутренние разногласия. И это было просто страшно. И даже не потому, что сидеть запертым в тесной железной коробчонке с неприятными тебе людьми не очень комфортно. В конце концов, к середине дня все выматывались настолько, что было не до окружающих. Проблема была в том, что Валя прекрасно понимала: в сентябре им придется ходить на занятия вместе со всеми, а тогда уйти от возможной травли будет невозможно. Училище, тем более такое, не институт, здесь порядки жестче. И особенно их ужесточает небывалое уважение к профессии танкиста в тридцатые годы. Естественно, курсанты не хотели портить честь мундира не пойми какими коллегами... да что и говорить, преподаватели – тоже. Чтобы выжить и не сломаться экипажу надо стать или дружной командой или лучшими из лучших. И то, и другое казалось недостижимым свершением.
«Ну, Вербицкий, ну, удружил!» - зло думала Воронцова, подлетая к кабинету, где ее уже ждал раздраженный Макаренко:
- Курсант, где вас черти носят?! Живо переодеваться и на полигон!
Через десять минут экипаж и куратор быстрым шагом направлялись в сторону доносившегося рычания дизелей.
- Пойдете маршем с колонной, - отрывисто говорил Макаренко. – Заезд на 50 километров по пересеченной местности. В каждой машине есть поломка, ваша задача эту поломку на марше вычислить и приехать сюда ровно в 7 вечера. Если не сумеете сами выбраться, мы будем вынуждены отправить за вами эвакуатор, но это КРАЙНЕ нежелательно! – лейтенант метнул в Валю испепеляющий взгляд. – Если не приедете вовремя, то я вас убью. Лично. Понятно?!
- Так точно!
- То же мне, танкисты... – процедил лейтенант. – Уж не знаю, где в вас полковник углядел талант, но ездите вы весьма посредственно!
Воронцова подумала, что всего за месяц обучения сдать на «отлично» заезд на раздолбанной машине в принципе невозможно, но промолчала.
- «Экипаж особого назначения»! – продолжал Макаренко. – Это, простите, какого? Профессионалы по части разведки боем? Мастера по заездам со стрельбой на скорость, по тылам противника? Стрелки из кустов по авиации? Что это за назначение такое? Чему вас учить? Ну?!
- Тому же, что и остальных танкистов, - осторожно ответила Валя. – Ездить, стрелять, чинить машину...
- Курсант Воронцова, что именно вам непонятно во фразе «экипаж ОСОБОГО назначения»? – рявкнул лейтенант. – Естественно, без базового образования вы на танке далеко не уедете! Но какова эта ОСОБАЯ специфика?! Что вы должны уметь такое, что б быть танковым спецназом?
Девушка растерянно развела руками.
- Не знаю.
- Ах, вы не знаете... – Макаренко резко остановился и окинул засланцев таким взглядом, что последним стало очень грустно и тоскливо. – Полковник Лавриненко не конкретизировал приказ. Что в его понимании является «особым назначением» я не знаю, уточнить, увы, не могу. И нести ответственность за неверно выбранную программу для вас не хочу. Поэтому выбор за вами: чему вас учить?
Засланцы переглянулись. Им и в голову не приходило, что куратор понятия не имеет, что с ними делать, поэтому вопрос застал врасплох.
- Эмм... ну-у-у... – неопределенно промычал Брагинский. – Спецназ обычно направляется на самые сложные участки фронта и в тылы противника, если не ошибаюсь. Значит, мы должны уметь вертеться на сложных участках фронта и по тылам противника.
Макаренко молчал.
- А на сложных участках фронта обычно ад, пиздец и погибель, - развил мысль Коноваленко. – Артиллерия всмятку, пехота всмятку, авиация дрыхнет на аэродромах...
- Получается, - после некоторого ступора выдала Валя, - что мы должны уметь то, что вы и сказали: заменять артиллерию, наводить шухер в стройных рядах противника и быстро-быстро драпать с проваленного поля боя по кустам, оврагам и болотам.
- Что-то типа мобильной диверсионной группы... – полувопросительно предложил Иван. – Ну, только в броне и на гусеницах. – Приехать, навести шухер и свалить.
- Все? – меланхолично поинтересовался Макаренко. Засланцы растерянно развели руками. – Хорошо. Будете мобильной диверсионной группой широкого спектра назначений.
Лейтенант развернулся и зашагал в сторону полигона.
- У меня такое ощущение, что вы подписали нам смертельный приговор, - буркнул поляк.
- Смертный, - машинально поправил Иван. – Смертный приговор.
В воздухе отчетливо запахло эпичными приключениями на филейную часть тела.
На полигоне курсантов ждали подготовленные к заезду танки. Всего около двадцати машин; у многих уже суетились экипажи, проверяя походную готовность, но несколько тридцатьчетверок все еще оставались безлюдными. Куратор подвел молодежь к танку, настолько обшарпанному и разбитому, что сердце кровью обливалось. Видимо, это был ветеран училища, выдержавший на себе не одни кривые ручки молодых танкистов. Его должны были вот-вот списать и отдать на растерзание артиллеристам, однако Макаренко, или еще кто из преподавателей, решил, что он пока вполне пригоден для марша по пересеченной местности.
- Ваши позывные «Граб-102», - буркнул лейтенант. – Все остальные машины идут по нумерации: сто первый, сто второй, и так далее до ста девятого, и с двести первого по двести девятый. Соответственно, головная машина это «сто первый», а замыкающая – «двести девятый». Вы пойдете в середине колонны, между ста девятым и двести первым. Если по причине неисправности будете вынуждены остановиться, обязательно сообщите головной машине, чтобы мы знали, где вас в случае чего искать. Танковая рация, как вы уже знаете, слабенькая, берет максимум километр, и если вы потеряетесь, найти вас будет сложно. Ясно?
- Так точно.
- Отлично. Воронцова, за экипаж и машину отвечаете головой!
- Так точно!
- Рад за вас. У вас двадцать минут на подготовку, приказ выступать будет дан по рации, - с этими словами Макаренко развернулся и направился в сторону небольшого навеса, под которым уже расположились другие преподаватели и радист. Экипаж молча принялся за танк.
За двадцать минут можно было сделать многое, но лишь при наличии определенной сноровки. Весь месяц их на практике учили в основном вождению, связи с другими танками (в их случае – со «штабом» в лице радиста и Макаренко), а так же тренировали быстро-быстро заскакивать в машину и не менее быстро ее покидать. Однако до починки танкистов допускали крайне редко, и то под присмотром опытных техников. Поэтому единственное, что экипаж успел проверить, так это визуально оценить целостность двигателя, натяжение гусениц и работоспособность рации и электропроводки. И когда по рации раздался приказ «Выступать!», атмосфера в боевом отделении была, мягко скажем, гнетущей.
Коноваленко вцепился в рычаги так, будто от них зависела его жизнь. Он тщательно скрывал это, но до чертиков боялся что-нибудь сломать, чем крайне изумлял поляка. Феликс недоумевал, как в танке можно вообще что-нибудь сломать? Это ж самый настоящий утюг! Увы и ах, как выяснилось на занятиях, сломать в танке можно было много чего и, в частности, по неосторожности сжечь двигатель. Или разбить в хлам рацию. Но если рацией занимался Брагинский и Федор мог не обращать на нее никакого внимания, то перспектива сжечь двигатель приводила его в ужас. Наверное, потому, что только механик-водитель пока представлял всю трудоемкость починки оного. И на стартер Коноваленко нажимал нежно и ласково, словно на фарфоровую статуэтку.
Взревел двигатель, и машина тронулась вперед. Валя мрачно воззрилась в прибор наводки, куда было немного удобнее смотреть, чем в соответствующие щели в башне. Она была бы и рада встать на командирское кресло и по пояс высунуться из люка, откуда было куда сподручнее наблюдать за дорогой, но этому жутко мешал тяжеленный башенный люк. У первых тридцатьчетверок он был один, размером в полкрыши и массой соответствующей. Теоретически, такой люк был очень удобен: и раненых из него хорошо вытаскивать, и баки на замену... Но чтобы удерживать его открытым, да еще по мере движения танка, который нехило так трясет, нужна была хорошая физическая сила. Увы, Валя гантели не тягала, тяжелее танкошлема ничего не поднимала – и вынуждена была сидеть в тесной башне, нервно высматривая в приборы непредвиденные колдобины и прочие радости. Конечно, можно было попросить второго «башнера», заряжающего Калиновского, помочь держать люк, но одного взгляда на поляка было достаточно, чтобы понять: и просьба, и приказ будут проигнорированы.
Колонна тем временем пересекла полигон и вырулила на лесную дорогу. В отличие от той, по которой засланцы шли в первый день своего пребывания в прошлом, эта была вусмерть разбитой. Колдобины, камни, невесть откуда взявшиеся лужи... Казалось бы – тридцатитонная машина должна с легкостью преодолевать эти незначительные препятствия. Так-то оно так, но...
Но было одно существенное «но». Каждый танк индивидуален, причем настолько, что Валя зачастую про себя сравнивала его с компьютером. Вроде и сделаны машины одинаково, так нет же – эта тридцатьчетверка едет так, эта иначе, третья требует, чтобы к ней относились ласково, как к девушке, иначе хрен она заведется. Четвертой чужды телячьи нежности, она хочет, чтоб к ней силу прикладывали... Чтобы не попасть в какую-нибудь очередную задницу, танкисты всегда стремились обкатать новую машину, познакомиться с ней. И когда это было невозможно, экипаж чувствовал себя довольно неуютно, понятия не имея, чего ждать от стальной боевой подруги. А танк, выданный Воронцовой, был настоящей terra incognita.
Учитывая его общее состояние, была понятна нервозность механика-водителя, старающегося как можно более осторожно вести машину даже по таким незначительным для тридцатитонного утюга препятствиям.
- «Граб-102», ну что вы ползете как черепахи?! – раздался в танкошлемах раздраженный голос радиста двести первого. – Не умеете ездить, так хоть другим не мешайте! Сдайте влево, дайте проехать!
Федор послушно прижал танк к обочине. Мимо резво прокатились двухсотые, с таким неожиданным изяществом, что Валя не вытерпела, и все же высунулась из башни, чтобы лучше видеть. Ей и в голову не приходило, что насмерть забронированная рычащая брутальщина может лететь по дороге птицей – легко, непринужденно, красиво. «Вот что значит опыт!..» - с завистью подумала девушка. По сравнению с тридцатьчетверками уехавшей вперед колонны, ее Т-34 казался неуклюжим зверем, страдающим от собственных габаритов и массы. И со стороны потуги механика-водителя вырулить по разбитой дороге выглядели, наверное, жалко... Невольно передернув плечами, Валя сползла назад в башню.
Ехали медленно, напряженно, постоянно прислушиваясь к машине. Поломка, обещанная Макаренко, могла быть где и какой угодно: от вполне безобидного выхода из строя рации до перелома жизненно важной детали в трансмиссии. Проявлять чудеса изобретательности во время починки забубенистой неисправности никому не хотелось, поэтому Федора никто не подгонял – уж если машина прошла на бреющем полете вот уже с десяток километров, то просто обязана пройти еще столько же.
Первым неладное почувствовал радист. Меланхолично изучающий лист лобовой брони перед носом Брагинский неожиданно дернулся и принялся крутить ручки рации. Потом он развернулся, наглым образом стащил шлемофон с головы мехвода, и, изогнувшись буквой «зю», сообщил в него:
- Рация вышла из строя.
- Сильно? – поинтересовалась Валя.
- Существенно. В эфире царит мертвая тишина: или все молчат, что сомнительно, или передатчик сдох. Еще я не могу настроиться на радио.
- Починить сможешь?
- Надо разобрать рацию, посмотреть, что там. На ходу не смогу, - с этими словами танкошлем был возвращен законному владельцу.*
- Странно, - произнесла Воронцова. – Всего лишь рация! Мелковато для Макаренко.
- Типун тебе на одно место! – буркнул Коноваленко.
На том краткие переговоры закончились. Федор перешел в режим гаубицы, как шутили военные, то есть полностью отрешился от происходящего, сосредоточившись на вождении. Дорога пошла под горку, сузилась, мохнатые елки вплотную подошли к ней, причем ровно настолько, чтобы между ними проехал танк – в считанных сантиметрах от ствола. В смотровые приборы было прекрасно видно, что ни одна елка не поцарапана. В Коноваленко взыграла гордость – может, он еще молодой-зеленый, но танк может водить не хуже матерых гвардейцев! Он так проедет, что ни одну веточку не сломает!
Иван же мучил рацию. В тусклом свете ламп, которыми освещалось боевое отделение, разглядеть можно было немного, однако философское созерцание брони перед носом ему уже порядком поднадоело. Конечно, была еще дырка для пулемета, но вид из нее открывался крайне однообразный: земля-небо, земля-небо, земля-небо, вверх-вниз, уж очень небольшой она была.
Откровенно бездельничал только поляк, демонстративно усевшийся в уголке и гипнотизируя стенку. Впрочем, и Валя немногим могла помочь мехводу: густой лес шибко закрывал обзор, а то, что было видно из башни, прекрасно видел и сам механик, а то и больше – в приоткрытый люк. От нечего делать девушка снова высунулась наружу.
Снаружи ощутимо похолодало. Потянуло сыростью и свежестью, ясное доселе небо затянуло серыми тучами, настолько тяжелыми и низкими, что – казалось – они вот-вот лягут на землю. Среди мрачных елей как-то особенно четко ощущалось, что на десятки километров они здесь одни. И, как неожиданно поняла Валя, если с ними что-нибудь случится, никто их искать не будет, пока Лавриненко не хватится... Им самим придется или починить танк и доехать до места назначения, или идти за эвакуатором.
Дорога круто поворачивала, и тут их ждал первый сюрприз. На повороте лежал здоровенный такой камень, перекрывающий ее почти наполовину. Причем, его можно было только объехать, однако со свободной стороны дороги наличествовал весьма глубокий овраг. Пространства хватало впритык, чтобы прошел танк, и то при рулежке правая гусеница и корма нависали над обрывом. Неловкое движение, и машина сползала вниз. От механика требовалось не дюжее знание своей боевой подруги – и прямые руки, конечно же.
- Вот засада... – пробормотал Федор, глуша мотор. – И как я здесь проеду?
- Молча! – зевнул Феликс.
- Если съеду вниз, машину вытаскивать будешь сам! – предупредил Коноваленко.
- Размечтался!..
- Ты смотри... – механик погрозил щуплому поляку своим мощным кулаком, которым только быка в лоб валить.
- Молчу-молчу-молчу! – поднял руки тот.
Убедившись, что информация понята и принята к сведению, мехвод осторожно тронул вперед. Наверное, следовало проскочить этот участок на скорости несколько большей, чем ехали сейчас, но Федор рисковать не захотел. Медленно, аккуратно, словно по недоразминированному полю, танк стал объезжать камень. Гусеница царапнула по валуну. Коноваленко выругался и дернул рычаг, выправляя машину.
- Проклятье!!! – заорал он, когда танк развернуло сильнее положенного. Корма опасно нависла над обрывом, и механик спешно ударил по газам, надеясь вырулить. Поздно – машина стала заваливаться назад. Отчаянно матерясь, Федор переключил передачи и лихорадочно заработал рычагами. Взревев мотором, танк прополз вперед. Еще чуть-чуть, еще, еще... Неожиданно машина резко рванула вперед. Коноваленко в последний момент успел среагировать и развернул ее в сторону дороги, а не леса. Ствол пушки все же снес какую-то елочку, а танк изрядно приложился кормой о камень.
- Тормози! Тормози! – закричала Валя.
- Не могу!!! – с отчаянием воскликнул мехвод. – Заклинило!
Что там у него заклинило, Коноваленко объяснить не успел. Тридцатитонная тушка, потеряв управление, на полной скорости вылетела с дороги и понеслась по крутому склону, снося хрупкие мелкие деревца. Небольшой холмик у подножия склона сыграл роль неплохого трамплина, и танк, пролетев несколько метров по воздуху, задорно плюхнулся по самые борта в зловонную жижу.
- Пиздец, - только и смог сказать Федор в зловещей тишине.
Валя осторожно выбралась из башни, чтобы оценить масштаб неприятностей, попутно похвалив себя за то, что не закрыла люк на замок – от удара его наверняка бы заклинило. А масштабы, мягко говоря, впечатляли.
Приземлился... или лучше сказать – приводнился – танк не то в сильно заросшее озеро, не то в изрядно обнищавшее на флору и фауну болото. Однако амбре здесь стояло знатное. Склон, по которому тридцатьчетверка столь резво слетела, был довольно зеленым, и курсантам крайне повезло, что машину выбросило на единственный относительно свободный от деревьев его участок. Иначе бы ко всем радостям им еще добавилась обломанная пушка. В довесок начал накрапывать дождь, который, как мрачно подумала девушка, в любой момент мог перерасти в полноценный ливень. Красота.
Единственное, что радовало, так это то, что танк застрял в метре от берега – легко можно было прыгать туда и обратно, не боясь замочить единственный комплект одежды.
- М-да, - это из люка высунулся Брагинский. - Однако, весело...
- Обхохочешься, - буркнула Воронцова. Под ногами взревел двигатель, танк дернулся и медленно двинулся к берегу, и... заглох, теперь уже окончательно.
- Баки почти полные, - сообщил механик. – Это в моторе.
Со всеми предосторожностями была снята крышка трансмиссии. И курсанты застыли, задавшись вопросом: а как же определить, что сломано? Вряд ли фрикцион будет переломлен пополам, неисправность наверняка незаметная глазу. А для этого надо... что, весь двигатель вытаскивать?!
Вопрос был озвучен единственному специалисту – механику. Коноваленко помотал головой и жестом согнал товарищей по несчастью на землю. Вооружившись гаечными ключами, он склонился над моторным отделением и довольно бодро зазвякал там чем-то. Впрочем, Брагинский умудрился осторожно пронести мимо рацию и, усевшись на близлежащий камень, принялся за экзекуцию.
Время шло. Федор все больше и больше хмурился, иногда оставляя двигатель в покое и пытаясь снова завести танк. Машина на все попытки отвечала партизанской стойкостью, и вообще прикидывалась ветошью. Механик снова склонялся над трансмиссией.
Молчал и Брагинский. Он несколько раз собирал-разбирал рацию полностью и тащил ее в танк, и снова возвращался ни с чем. Его обуял спортивный интерес, и он упорно продолжал ковыряться в металлоломе.
Казалось, прошло несколько часов, прежде чем Коноваленко устало выпрямился и печально резюмировал:
- Я не знаю, что здесь не так.
- Зато я знаю, что с рацией, - обрадовал Иван. – Истек срок годности, детали старые – вот она и сдохла.
- Значит, и двигатель старый, изношенный, - резюмировал мехвод.
- Не может такого быть, - мрачно возразила Воронцова. – На всех танках училища новые двигатели.
- Значит, в этом танке двигатель старый!
- Не мели ерунды!
- Я есть хочу! – обрадовал Феликс.
- Хорошо, ты умная, я дурак, - начал заводиться Коноваленко. – Давай, смотри, что не так в двигателе!
- Да ты чего, она все с концами сломает! – замахал руками поляк.
- Придержи язык! – рявкнул на него Иван.
- А ты мне не указывай! – ощерился Калиновский. – Чего ждем? Пошли за эвакуатором!
- Тебе надо, ты и иди!
- И пойду! – поляк гордо задрал нос и направился к дороге. – Вы мне потом спасибо скажете!
- Ну-ну, - скептически приподняла бровь Валя. – И как же ты уговоришь эвакуатор приехать, учитывая нашу репутацию? Да тебя пошлют лесом! А преподаватели сделают вид, что так и надо! Что делать будешь? В гордом одиночестве спрячешься в ближайших кустах? Пойдешь спать? Кон-е-е-ечно, тебя же это не касается!
- Нет, не касается! В гробу видал я ваши танки! А уж русских – тем более! Вы вообще должны спасибо говорить, что я веду себя тихо-мирно! – взвился Феликс. И добавил с ненавистью: - Оккупанты...
- Но-но, не плети всех под одну корзину! – подбоченился Коноваленко. – Я не русский, я – хохол!
- Замечательно, - Воронцова откинула в сторону промасленную тряпку. – Давайте вспомним, кто кого убил, кто кого оккупировал. Выставим счет потомкам, которые, к слову, могут осуждать деяния предков, почему нет? Это же так почетно! Защищать честь Родины запоздалым выяснением отношений! Гордо надуться и сказать, что русские – ка-а-а-а-азлы позорные! Что, на большее-то ума не хватает?!
- Ах, ты...
- Феликс, - вкрадчиво произнесла девушка, - ты в курсе, что сейчас похож на базарную бабу? Да и личико у тебя смазливое, еще губки надуй, так вообще один в один!
- Отвечаешь? – с вызовом вопросил поляк.
- Кому? Тебе? – насмешливо поинтересовалась Валя. – Шибко ты мелкая сошка для этого, рядовой Калиновский!
- Я, может, и рядовой... А ты вообще девчонка! А бабы, как известно, не люди! – зашипел Феликс. – Кто ты вообще такая?! Приказом Его Величества назначена командиром танка, ах! – издевательски-жеманно пропел он. – Тоже мне, достижение!
- Хорошо, - покладисто согласилась девушка. – Меняемся. Я буду заряжающим, ты – командиром. Распоряжайся!
Феликс резко замолчал. Окинул Валю оценивающим взглядом, и, поняв, что Воронцова не шутит, усмехнулся. Величественным жестом подозвал к себе механика и вместе с ним склонился над моторным отделением, принявшись за повторный разбор полетов. Брагинский же снова уткнулся в свою рацию – было видно, что ему неловко. А Валя уселась на траву, задумавшись.
В принципе, она была очень даже не против сложить, так сказать, офицерские погоны и служить обычным рядовым. Однако Калиновский, даже если Лавриненко прислушается к мнению экипажа и назначит его на место Вали, поиграется-поиграется и должность командира Воронцовой вернет однозначно. Голова молодая, горячая, выносить постоянные профилактические пиздюли от офицерского состава aka начальства долго не сможет. Да и не в характере Феликса нести на себе столь большую ответственность – и за танк, и за экипаж. По крайней мере, пока не в характере. Он же еще мальчишка! Хотя, чего взять с той же Вали, которой только-только 23 исполнилось?.. Девушка только вздохнула. Хорош экипаж, ничего не скажешь! Ну да ладно, до войны еще время есть, глядишь, и утрясется. А вот возникшую проблему с танком надо было решать немедленно.
Что могло сломаться такого, что это не поддается визуальному определению? Двигатель Коноваленко облазал вдоль и поперек и ничего не нашел. Что у него там заклинило после неудачного объезда камня, исправил. Конечно, он, как и весь экипаж, неопытен, но учат-то его на мехвода. Что-то же он знает, причем, учитывая его водительский стаж, знает довольно неплохо. Уж на третий-то раз он мог сообразить, тем более что не такая уж и хитроумная машина это, танк. Значит, можно допустить, что сломался не двигатель.
А что?
Аккумуляторы сели? Нет, не похоже, лампы горят. Протекли баки? Но тогда воняло бы солярой так, что мама не горюй... Или нет? Или не воняло бы? Протекло масло – это заметил бы Коноваленко, маслу, кроме как в моторное отделение, течь некуда. Ну а топливные баки, которые располагаются в боевом отделении, сразу по бортам под броней – там что?
«Кто мне мешает проверить?» - задалась вопросом Валя. И тихо хмыкнула. Если она сейчас полезет проверять баки, то привлечет к себе ненужное внимание, а зачем мешать бурной деятельности Калиновского? Пусть дитя тешится, пока по голове не настучали...
Хм, баки... В голове забрезжила смутная догадка, но как девушка ни силилась, поймать за хвост ускользающую мысль не могла. «Ну и черт с тобой!» - разозлилась Валя и принялась наблюдать за своим экипажем.
Тем временем, дождь стал накрапывать сильнее, грозя перейти в ливень. Воронцова подумала, что неплохо бы сейчас загрузиться в танк, закрыть люки и переждать непогоду, но промолчала. Распоряжался сейчас Феликс, и если он желал держать людей на улице – что ж, пусть будет так. За месяц муштры все они как-то привыкли к тому, что если не сказано, то это не сказано равносильно приказу «не делать», пару раз им хорошо влетело за попытку сделать как лучше, а не как положено. Поэтому Валя была уверена, что никому и в голову не придет попроситься пересидеть дождь в теплом танке, тем более что организм уже настойчиво требовал положенную пайку еды. Хотелось побыстрее починить машину, выползти из этого болота и успеть хотя бы к ужину... Что, в общем-то, играло девушке на руку.
Она уже твердо уверилась в том, что в моторном отделении все цело и полностью работает. Макаренко мог сколько угодно ненавидеть засланцев, но он был преподавателем, и заведомо невыполнимую задачу бы не поставил. Хотя бы потому, что по мере выполнения этой задачи молодой экипаж мог натворить дел, а учитывая заинтересованность полковника Лавриненко (фигуры далеко не последней в училище) в этом экипаже, то случись что, и Макаренко легко не отделается. А до починки двигателя засланцев допускали всего-то пару раз, да и то, какая там починка... Тут повернуть, там протереть, это покрутить, и все под чутким руководством техников, готовых выхватить гаечный ключ из рук курсантиков при любом подозрительном движении. При такой подготовке что-то ломать в моторном отделении было чревато последствиями. В попытке это что-то починить танкисты вполне могли разворотить весь двигатель, да еще и сами покалечиться. Нет, определенно, это не мотор.
Однако Коноваленко как заклинило. Его страх что-то сжечь в двигателе вылился сейчас в фатальную неспособность даже предположить, что причина впадания танка в спячку несколько иная. И он раз за разом проверял-перепроверял двигатель, боясь поверить в то, что там ничего не сломано и не сожжено. А на весь остальной экипаж подействовала уверенность механика-водителя касательно месторасположения неисправности. Это ж мехвод, он же лучше знает, что там и как... Ну-ну.
Девушка тихо хмыкнула. План действий созрел моментально. Через какое-то время промокшие, продрогшие, голодные засланцы разозлятся и плюнут на все. Феликс и, скорее всего, Коноваленко отправятся к училищу за эвакуатором. Брагинского можно сопроводить с ними, попросив тайком утащить детали для рации, чтобы Макаренко не прицепился хотя бы к этому. Даже если Иван не сумеет ничего спереть, у Воронцовой будет железобетонное алиби – она останется одна (!) караулить танк. У нее будет часа два, а то и три, чтобы вычислить неполадку – если это не двигатель, то ее познаний должно хватить, чтобы сюрприз от Макаренко починить. А если ничего не выйдет... Ну, будет время придумать умное оправдание тому, почему надо оставить моторное отделение в покое, и искать в боевом. Так или иначе, шансы приструнить экипаж имеются.
«Ну, мы еще повоюем!» - пронеслось в голове.
И в следующую же секунду хлынул ливень.
Как Валя и предполагала, норовистого поляка хватило ненадолго. Минут через двадцать, может, чуть больше, он смачно выругался и приказал механику возвращать моторному отделению статус-кво. И, по приведении машины в надлежащий вид, не терпящим возражений тоном заявил:
- Мы с Коноваленко идем за эвакуатором.
«Мой шанс!»
- Ваня, - тут же обратилась Воронцова к мрачному радисту, - сходи с ними, попробуй принести запчасти для рации, чтоб хотя бы за нее не попало.
- А ты? – все-таки Брагинский был порядочным человеком, и оставлять девушку одну черт знает, где не хотел.
- А я останусь здесь, покараулю, - Валя старалась говорить как можно более непринужденно, чтобы не дай Господь выдать себя. Сердце колотилось, как бешенное.
- Рация – это дело, - неожиданно согласился механик.
- Хорошо, - нехотя кивнул Иван. И обратился к Воронцовой: - Ты в танк залезь, и люки все задрай на всякий пожарный случай. Мы вернемся, постучимся.
Валя согласно закивала, и даже для вида забралась на трансмиссию. Троица остальных засланцев спешным шагом направилась к дороге и вскоре скрылась из виду. Выждав для порядка несколько минут, девушка криво усмехнулась и от души фыркнула:
- Ха! А по технике безопасности одного человека вообще оставлять нельзя, даже если он заглохший танк караулит! Танки-и-исты... Великой Родины сыны, ну-ну. Ох, Вербицкий, ох, удружил! Специально, что ли, раздолбаев в экипаж подбирали, или как? Они ж основ, пардон, безопасности жизнедеятельности не знают! – никто ей, естественно, не ответил. Валя обратилась к танку: - Эх, подруга боевая... Эк мы лихо тебя загнали. Прости, девочка, прямые руки, увы, не пришьешь, а кривые еще выправить надо. Ну-с, посмотрим, что там у тебя...
Воронцова скользнула внутрь машины и огляделась, выбирая, с чего бы начать. Разворотить гаечным ключом что ни попадя она всегда успеет, а вот обратно собрать...
- Проводка цела, - рассуждала она вслух, перебравшись на место радиста. – Тьфу ты, как Брагинский тут сидит целыми днями? Скучно же... – с этими словами девушка передислоцировалась в кресло механика и открыла люк, чтоб хотя бы на болото посмотреть, хоть какое-то разнообразие в пейзаже. – И мотор цел. И ходовая часть цела. Вопрос: что тогда могло отправить танк в нокаут намертво? Немцы на нас еще не напали, гуманитарная бомбардировка ниоткуда прилететь не могла... Так. Танк заглох уже после того, как мы рухнули в болото, при этом он еще минуты две точно работал, - Воронцова задумчиво потерла подбородок. – Так, а что я там про баки-то думала? Механик говорил, что баки полные... Значит, не протекли...
Девушка откинулась назад. Мысль вертелась на задворках сознания, никак не желая проявляться, и срочно требовался волшебный пендель – вытащить эту мыслю на обозримое пространство. Валя решила действовать не мытьем, так катаньем: уж если не получается поймать идею, то почему бы не провести рекогносцировку методом научного тыка? Командиров учили хорошо: и, собственно, командованию, и матчасти, и первой медицинской помощи... В общих чертах офицеры знали устройство рации, но обязаны были уметь водить танк хотя бы на уровне среднестатистического мехвода. Поэтому Валя взялась за рычаги с полным осознанием творимого беспредела.
Ничего ровным счетом не изменилось. Танк честно попытался завести, двигатель поскрипел-поскрипел и снова затих.
- И чего тебе не хватает? – пробурчала Воронцова. - Хм... не хватает...
Неожиданная догадка подбросила девушку в кресле. Приложившись головой о наклонный лист лобовой брони и инстинктивно потерев шлемофон, она лихорадочно переключила подачу топлива на другой бак. Нажала на стартер...
Двигатель довольно заурчал. Валя тихо рассмеялась. Господи, как банально... Макаренко до отказа наполнил один бак, а в другой залил минимум солярки. И этот минимум выработался за пятнадцать километров. Элементарно, Ватсон! Но, черт, именно потому, что элементарно, до этого было трудно додуматься.
В тридцатьчетверке было два бензобака: передний, слева от кресла мехвода, и задний. Солярка в двигатель могла подаваться только из одного за раз, и когда ее запас вырабатывался, требовалось переключиться на другой бак. Танкистов учили держать баки всегда полными, такова была техника безопасности, ибо пары солярки в замкнутом пространстве могли бабахнуть так, что тридцатьчетверка превращалась в композицию «танк в разрезе, вид сбоку» - отрывало листы брони по шву сварки. Вообще-то бабахали они только в случае пробития бортовой брони, но преподаватели требовали. Поэтому курсанты еще не сталкивались с ситуацией, когда машина останавливалась из-за того, что топливо попросту кончилось. Привыкшие к слетам гусениц, барахлящим двигателям, запуганные рассказами преподавателей о совершенно забубенистых поломках, они и представить не могли, что бывает что-то столь банальное. В голове отложилось, что если Т-34 ломается, то ломается по-русски, с душой, так, что восстановлению не подлежит... Три раза «ха».
- Ничего, девочка, мы еще поездим, - усмехнулась Валя, берясь за рычаги. – Ну-ка!..
Медленно, осторожно, как крадущаяся кошка, тридцатьчетверка выползла на берег. Воронцова могла бы поклясться, что двигатель при этом ревел как-то совершенно по-особенному. Видавшая виды машина определенно гордилась молодым танкистом, самостоятельно освоившим на ней еще один бронетанковый урок. Хорошая будет смена! Такую не стыдно пускать за рычаги новеньких тридцатьчетверок.
А уж Валя-то как была горда собой! Улыбаясь от уха до уха, она отвела машину от берега и заглушила мотор.
- Интересно, - вслух поинтересовалась она, - как же это Коноваленко баки проверял? Хотя, мог проверить только один, забыв, что по очереди они вырабатываются, а не враз... Двигатель у него сгорел, параноик хренов...
Тем временем, дождь окончательно разошелся и звонко забарабанил по броне. Припомнив наказ Брагинского, Валя задраила люки и огляделась, ища, чем бы себя занять. В рацию лезть она не рискнула, зато приметила на полу чей-то старый комбинезон. В одном из его карманов обнаружилась почти пустая пачка «Беломорканала» и коробок спичек. Девушка помешкала, но все же закурила. С непривычки табак показался ей слишком крепким, однако, за неимением другого...
Вообще-то Воронцова не курила и как таковой зависимостью от сигарет не страдала. Однако одну пачку всегда стабильно носила с собой. Что называется, добаловалась в школе, когда за компанию стояла в туалете с подругой. И теперь нет-нет, да пробивало на сигаретку – правда, редко. А сейчас курить хотелось просто отчаянно, организм, в лучших традициях Эстонии, наконец-то среагировал на стресс последних тридцати семи дней. Он мужественно терпел, проявлял характер стойкий, нордический, но как только появилась надежда, что таки «прорвемся!», потребовал разрядки. Валя была бы и рада, чтоб организм требовал не покурить, а чего-нибудь более безобидное, но, увы, в свое школьное прошлое не заявишься, по голове себе не настучишь за дурость. Хотя, крепкий «Беломор» хорошо заглушал чувство голода. «Ну, - философски подумала Валя, - тяжела и неказиста жизнь советского танкиста. Нам курить жизненно необходимо. Эх, какое красивое оправдание!».
Подложив комбинезон под спину, она поудобнее устроилась на полу боевого отделения за спинкой водительского кресла. Закинула ноги на спинку оного, заложила одну руку за голову, другую, с папиросой, изящно отставила в сторону... Ну, просто-таки бронетанковая богема! Мысленно похихикав, Валя принялась ждать.
А ждать пришлось довольно долго. Пачка «Беломора» уже опустела, и девушка поглядывала на рацию (не починить, так покопаться), когда по башне заколотили.
- Кто там? – крикнула Валя, едва сдерживая дьявольскую ухмылку.
- Валька, открывай! – послышался голос Брагинского. С трудом придав лицу невинное выражение, девушка высунулась из люка.
Перед танком с совершенно обалделым видом стояли отправившиеся к училищу засланцы. Эвакуатор, конечно же, не приехал, однако за спиной у Ивана виднелся вещмешок с чем-то прямоугольным – Брагинский все-таки спер рацию. Феликс оглядывался, ища следы гусениц того, что вытащило танк из болота, но не находил. И чем дольше не находил, тем больше впадал в прострацию от изумления. У Коноваленко так и вовсе отвисла челюсть.
- Вас за смертью посылать, - нарочито ворчливо сказала Валя. – Брагинский, чини уже свою рацию и поехали.
- Т-ты... ты починила танк?! – выдавил, наконец, Федор.
- Скучно было, - пожаловалась девушка.
- Не верю! – выдохнул хохол и ласточкой влетел в машину. Когда тридцатьчетверка завелась, что называется, с полпинка, он обернулся к Воронцовой: - Как?!
- Ручками! – сухо ответила она.
- А это что? – слабо удивился Феликс, кивая на смятую пачку «Беломора» в углу.
- Это я курила. Сейчас выброшу.
Вот тут в танке наступила просто мертвая тишина.
Валя с усмешкой наблюдала, как в глазах подчиненного личного состава медленно загорается понимание. Хрупкая девчонка-блондинка спокойно чинит (это, конечно, как сказать, но они-то об этом не знают) и вытаскивает танк из болота, разом переплюнув троих мужиков, один из которых, пардон, механик. А это значит, что обидная фраза поляка про светлейший приказ Его Высочества, списанный, видимо, с потолка и левой пяткой, не имеет никаких под собой оснований. А это значит...
Феликс с каменным лицом медленно уселся на место заряжающего.
- Вам плохо? – участливо поинтересовалась Валя.
- Никак нет, товарищ командир, - тихо и без тени насмешки ответил он.
Воронцова усмехнулась и кивнула, принимая выигранный бой. И снова села в командирское кресло.
- Заводи! – скомандовала она механику. Послушно взревел двигатель. – Возвращаемся, в темноте мы этот заезд не осилим. Езжай вдоль болота, надо найти нормальный выезд на дорогу, здесь не поднимемся...
Танк медленно пополз вперед, успокаивающе урча двигателем. Наверное, тридцатьчетверка хотела сказать своему экипажу, что все у них будет хорошо, но погруженные в себя люди еще не научились понимать этот особый язык. Только механик прислушивался к машине, пытаясь уловить ее настрой, остальным было не до этого. Феликс Калиновский уставился в пространство, переваривая полученный урок. Иван размышлял о том, куда девать старую рацию. А Валя думала, что заставить экипаж принять ее как командира ей удалось. Возможно, даже удалось завоевать какое-никакое, а уважение... Победа, доставшаяся по счастливой случайности. Но победа ли? Может, стоило уступить Феликсу? Кто сказал, что командир из Воронцовой хороший?..
Поздно было метаться. Раньше надо было озадачиваться. Теперь на ее плечах целиком и полностью лежала ответственность за танк и подчинившийся экипаж. «Ну-с, теперь цель номер два, - подвела итог девушка. – Выжить в училище...»
А старую рацию они все-таки утопили в болоте.
*Вообще предполагается, что читают сей опус люди знающие, но все ж объясню данный момент. На первых тридцатьчетверках внутренняя связь была только между командиром и водителем. Я представить себе не могу, что должен был сделать радист, чтобы что-то сказать командиру... ну, кроме как стащить шлемофон у водятла, вопреки уставу и технике безопасности)
@темы: Вторая Мировая, танки, графоманство, Экипаж особого назначения
-
-
14.04.2011 в 18:01-
-
15.04.2011 в 10:22-
-
11.02.2013 в 12:55-
-
11.02.2013 в 16:30